Обращаясь к документам о массовых выступлениях, мы видим стихий¬ные возмущения самих крестьян, не спровацированные какими-то посто¬ронними «организациями» или тайными «группировками», а вызванные насилием властей. 10—14 января 1930 г. в уже коллективизированной на 76% станице Темиргоевской Армавирского округа собрания о «сплошной коллективизации и организации... единого колхоза «Гигант»» были «со¬рваны», так как колхозники стали обсуждать жизненно важные для них вопросы: «Выступавшие женщины особенно активно протестовали против обобществления молочного скота» (молочный скот в крестьянской или ка¬зачьей среде это последняя возможность кормить детей, спасти семью в случае голода). Говорилось и об изъятии семенного зерна при проведении хлебозаготовок, что конечно, противоречило крестьянскому пониманию организации производства. На станичных собраниях 12, 13 и 14 января было решено «единого колхоза... не организовывать»; «толпа требовала открыть (но-вое. — Авт.) собрание с тем, чтобы население высказало свои жалобы...». В ответ «на площадь прибыл кавалерийский отряд в числе 23 чел.»... Собрания закончились без кровопролития, но ситуация осталась неопределенной. За всеми выступлениями и событиями в сообщении отме¬чалось «влияние кулаков», хотя совершенно ясно, что речь шла о разум¬ных и вполне обоснованных требованиях (док. № 3).
В справке о массовых волнениях крестьян в Пителинском и Тумском районах Рязанского округа встречается даже термин «восстание». Истоки волнений и их ход описаны с достаточной конкретностью, хотя о вводе войск в Пителинский район умалчивается18 (док. № 73). Отметим также весьма конкретные документы о регионах наиболее массового и активного сопротивления политике сплошной коллективизации и раскулачивания в начале 1930 г. — Центрально-Черноземной области (док. № 48, 49, 87 и 88) и Украине (док. № 67, 68, 69). В обоих случаях дается география массовых крестьянских выступлений по округам с указанием наиболее выделявшихся районов и селений, сообщается о применении оружия и числе жертв с той и другой стороны.
Информация по вопросам массовых выступлений в документах сборни¬ка дается практически по всем зерновым районам, а также по ряду райо¬нов Нечерноземья, Средней Азии и Закавказья. Всюду отмечается ряд ха¬рактерных моментов, из которых обращает на себя внимание особенная роль женских выступлений. По формальной отчетности ОГПУ, за 1930 г. их насчитывалось 371219. Однако и в общедеревенских выступлениях роль женщин была очень активной. Не случайно среди документов Ин-формотдела ОГПУ найдены очень интересные и важные справки — «Об отрицательных моментах в настроении женской части населения города и деревни» от 25 августа 1930 г. и «Об участии женщин в активных антисо¬ветских проявлениях в деревне» от 8 января 1931 г. Из первой справки мы публикуем раздел «Деревня» и приложение к этому разделу «Сводка массовых выступлений женщин за 1930 г.» Общие выводы первой справ¬ки подтверждаются всеми другими документами: 1) «Как правило, почти во всех выступлениях... женщины составляли или большинство, или зна¬чительную часть участников» и 2) «В целом... настроение значительных групп женщин на селе остается отрицательным, ...неизбежна новая волна массовых выступлений на почве хлебозаготовок» (док. № 134). Прогноз о росте массовых выступлений в деревне осенью 1930 г., как мы увидим ниже, не подтвердился. Наиболее социально-активные мужчины были уже в лагерях и спецпоселениях, а частью и расстреляны. Самозащита
19
крестьянского двора, выживание семьи, прежде всего детей, падали на женские плечи. Справка ОГПУ от 8 января 1931 г. начинается с утверж¬дения: «В последнее время участие женских масс в антисоветских прояв¬лениях в деревне становится все более активным» (док. № 194).
В народной среде сохранялось еще представление о том, что расправа над женщинами не может быть такой беспощадной, с какой подавлялись выступления мужчин. Уже в 1905—1907 гг. выяснилась ошибочность на¬дежд такого рода. Тем не менее и в 1930 г. обычными были такие выска¬зывания: «Нам, женщинам, надо организоваться и скотину ни в коем слу¬чае не давать. Мужикам этого нельзя делать, их посадят, а нас не тро¬нут». Речь шла в данном случае о реакции на появление в селе заготови¬телей, которые «берут последних коров...» Такой же была аргументация и женских выступлений в защиту церкви (док. № 134 и др.). В какой-то мере надежды такого рода оправдывались, разумеется, не в политике вер¬хов, а в действиях на местах заготовительных бригад, местной милиции и даже чекистских отрядов.
Справка от 8 января 1931 г. сообщала: «Женщина участвует уже не только в волынках (массовых выступлениях). Но ее можно встретить и в составе кулацких антисоветских группировок, среди террористов-поджи¬гателей и среди активных агитаторов на собраниях» (док. № 194). Скла¬дывалась новая ситуация и в деревне, где женщины начинали участво¬вать и в таких формах сопротивления, какие считались ранее долгом мужчин. В ответ власти усиливали расправу с женским сопротивлением, приписывая ему характер «государственного преступления» — участие в а/с группировках, в террористических актах и поджогах, в активной аги¬тации на собраниях. Командно-репрессивная система начала движение к сталинскому закону от 7 августа 1932 г. — «закону о 5 колосках», сделав¬шему главным преступником женщину.
Сталинская демагогия «головокружения от успехов» и осуждения «перегибов» отнюдь не прекратила насилия над деревней: продолжался и «сбор семфондов» — изъятие последних зерновых запасов у крестьян-кол¬хозников; продолжалось и раскулачивание сопротивляющихся коллекти¬визации, включая середняков и бедняков... Тем не менее динамика массо¬вых выступлений в деревне пошла на убыль: в марте их было 6528, в ап¬реле — 1992, в мае — 1375, в июне — 88620. В этом сыграла свою роль и весенняя посевная кампания, приходящаяся в основном на апрель и май, и возвращение значительной части крестьянских хозяйств к самостоя¬тельной обработке земли. Производство основной массы сельскохозяйст¬венной продукции, без которой страна существовать не может, оставалась за семейным хозяйством. Это понимали и деревня, и власть. Деревня пи¬тала надежду на то, что насилие первых месяцев 1930 г. не повторится, что опыт будет учитываться властью. Власть, напротив, лишь сделала паузу на время сельскохозяйственных работ.
Тем не менее число массовых крестьянских выступлений в апреле, мае и июне осталось еще большим. В их основе лежали продовольственные трудности, доставшиеся в наследство от хлебозаготовок осени 1929 г., от раскулачивания, изымавшего запасы продовольствия у всей деревни, от «сбора семфондов» у колхозников и т.д. Уже в справках Информотдела ОГПУ по материалам за первую декаду апреля о подготовке к весеннему севу появляются разделы о продовольственных затруднениях. В справке по Средне-Волжскому краю сообщалось, что «в ряде районов Сызранского и Бугурусланского округов продовольственные затруднения приняли
20
крайне острый характер. Зафиксированы случаи заболевания и опухания от систематического недоедания отдельных бедняцких семей». В дер. Ку-чубовка Сызранского округа «от недоедания зарегистрировано 9 смертель¬ных случаев. Бедняк Егоров опух от голода...» В с. Малый Бугуруслан «...толпа женщин (колхозниц. — Авт.) потребовала выдачи хлеба: «Дайте хлеба, вы нас не кормите, мы сейчас пойдем громить ваши амбары с семе¬нами». В с. Оборочном Мордовской обл. «толпа в 200 человек мужчин и женщин разобрала семфонд». В с. Мамалаево той же области «толпа жен¬щин в 500 человек разобрала обобществленный скот колхоза и пыталась разобрать семфонд» (док. № 99). И т.д.
Такими были первые информации о продовольственных трудностях. В мае—июне Информотдел ОГПУ составляет обстоятельные справки, це¬ликом посвященные продовольственным затруднениям по районам стра¬ны, прежде всего по зерновым, вычищенным от хлеба государственным насилием. В состав публикуемых документов мы не могли включить все справки этого рода, ограничились основной порайонной информацией. Справка от 21 мая сообщала о продовольственном вопросе на Нижней и Средней Волге, Центральном Черноземье, Иваново-Промышленной облас¬ти, в Башкирии и на Дальнем Востоке. Справки от 27 мая и 23 июня со¬держали сведения о «продзатруднениях» на Северном Кавказе, Украине, в Сибири и Казахстане. Всюду отмечались питание суррогатами, заболева¬ния — от желудочных до опухания от голода, случаи голодной смерти, а также естественное поведение населения в таких условиях: отказ от рабо¬ты на колхозных полях без организации питания, выходы из колхозов с «самовольным разбором скота» («употребляют в пищу») и т.д. Иногда вспоминают о причинах, среди которых наряду с весьма спорной ссылкой на «прошлогодний частичный недород», говорят и о «допущенных во время сбора фуража, семян и т.п. перегибах. В селе Крутце уполномочен¬ный во время заготовки семян изъял почти весь хлеб и муку у крестьян, произведя поголовные обыски. Аналогичные факты отмечены и в других селах». О главных причинах «продзатруднений» — хлебозаготовках и раскулачивании в документах, пересылаемых «Товстухе (для т. Стали¬на)», Молотову, Микояну и др., не упоминается (док. № 116, 117, 119).
Не пройдет и месяца как в информации по каналам ОГПУ тему «прод¬затруднений» в деревне заменит тема «государственных хлебозаготовок», из которой очень скоро вырастет тема новой волны «раскулачивания». Все же справки и сводки о хлебозаготовках, начиная с первой — от 21 июля 1930 г., начинались с информации о том, что заготовляемый в уве¬личенных объемах хлеб некуда и некому было принимать: недостаток го¬сударственных складов, не говоря уже об элеваторах, неподготовленность «хлебозаготовительного аппарата» и т.д. (см. док. № 131). Крестьянские амбары были неподходящими для хранения принудительно отнятого у крестьян зерна, а за время с 5 января до 20 июля построить государствен¬ные зернохранилища было невозможно. И в 1930 г., и в последующие годы немало зерна портилось и погибало от ссыпки в бунты под открытым небом. Об этом сообщают многие документы. Мы не будем больше обра¬щаться к этой стороне проблемы хлебозаготовок, пока не появится инфор¬мация о «вредительском» происхождении недостатка зернохранилищ и квалифицированных «приемщиков-хлебников».
Важнее другое — продолжение и даже расширение «фронта» крестьян¬ского сопротивления госзаготовкам. Новым явился «массовый отказ от контрактации, выполнения ранее заключенных договоров и возвращение
21
взятых авансов» не только со стороны единоличников, но и колхозов. И для тех, и для других причина отказа от контрактации одна: «Власть не выполняет своих договорных обязанностей...» В условиях «сплошной кол¬лективизации» и раскулачивания в поведении хлебозаготовителей обнару¬жились «тенденции к проведению контрактации принудительным путем, запугиваниями и угрозами...» В то же время местные органы власти — сельсоветы и РИК'и «почти повсеместно принимали крайне слабое учас¬тие в проведении кампании по контрактации. Некоторые низовые работ¬ники выступали против контрактации (ЦЧО, СКК и др.). По ЦЧО зафик¬сированы случаи, когда пленумы сельсоветов выносили постановления против контрактации» (док. № 131). Напомним, что в условиях нэпа, со¬хранявшего порядки рыночного обмена продукции между городом и де¬ревней, контрактация служила действительным фактором кооперирова¬ния крестьянских хозяйств, В условиях принудительных хлебозаготовок контрактация (система добровольных контрактов) сразу же утрачивала практическое значение.
На смену договорной форме заготовок шли обязательные поставки сельскохозяйственной продукции государству, имевшие характер и силу налога. По существу, воспроизводилась памятная всем продразверстка. Юридически система обязательных поставок будет оформлена в начале 1933 г., но практически в массовом масштабе она стала осуществляться с хлебозаготовок из урожая 1929 г., переросших в раскулачивание. Во вся¬ком случае, в 1930 г. деревня уже знала, что следует ждать от новых хле¬бозаготовок. Поэтому первая же справка о начале хлебозаготовок в основ¬ных зерновых районах констатирует «...ряд серьезных отрицательных мо¬ментов в настроении значительной части середнячества и бедноты, ...име¬ются ярко выраженные настроения против сдачи хлебных излишков госу¬дарству». Сообщается о резких выступлениях «середняков-единолични¬ков, а в ряде случаев и колхозников»: «Пойдем на восстание, но хлеба власти не дадим» (ЦЧО), «драться будем, головы сложим, а хлеба не дадим» (Средняя Волга), «...пусть только попробуют брать хлеб силой. У нас еще есть колы и вилы. Лучше умереть в бою, чем погибать от голода» (Северный Кавказ). Высказывания такого рода приводятся во множестве и в цитируемой справке от 21 июля и в последующих документах о хлебо¬заготовках (док. № 131, 135, 140, 141, 144, 146 и др.).
В этой связи заслуживает внимания справка «О предварительных ито¬гах озимой посевной кампании», составленная на 25 октября, дающая со¬вершенно иную динамику посевов нежели официальная статистика: не увеличение на 18%21, а сокращение на 12,3% по сравнению с 1929 г. хотя бы и по предварительным данным (док. № 171), Не могла быть иной и картина весенних посевов.
Решительные заявления крестьян отражали их понимание складывав¬шейся ситуации, их настроения, однако они уже не соответствовали ре¬альной способности деревни к активному сопротивлению. Массовые вы¬ступления не поднялись до грозного уровня февраля—апреля: в августе их было 256, в сентябре — 159, в октябре — 270, в ноябре — 129, в де¬кабре — 9122. Как известно, в июле—октябре крестьянин занят убороч¬ными работами в хозяйстве, что в значительной мере объясняет преобла¬дание пассивных форм сопротивления: отказ от приема планов (заданий) посевов и сдачи продукции заготовителям, неучастие в собраниях и т.п. Активные формы сопротивления коллективизации и раскулачиванию со¬хранялись в виде басмачества в Средней Азии и «бандитизма» в автоно-
22
миях Кавказа (см. док. № 132 и др.). Следует отметить и массовый ха¬рактер откочевок в Китай казахского скотоводческого населения (см. док. № 146 и др.).
Настроения деревни после пережитого в первой половине 1930 г. не могли не отразиться на поведении местных органов власти и деревенских парторганизаций. В текущей информации о хлебозаготовках обычными были сообщения такого рода: «Партячейка с. Калиновка Ставропольского округа вынесла специальное постановление «Хлебозаготовки не прово¬дить»»; в ЦЧО за «шестую пятидневку [августа] отмечено 52 случая не¬принятия планов [хлебозаготовок] крестьянами и 9 случаев — пленумами сельсоветов, ...фиксируются случаи отказа партийцев работать на хлебоза¬готовках: «Грабить крестьян не желаю». Таких случаев в шестую пяти¬дневку зарегистрировано 4». В Донецком округе были и более решитель¬ные «выступления отдельных партийцев: «Бить в набат и устроить новую Октябрьскую революцию»» (док. М 131, 144, 145, 136 и др.).
В справках и записках ОГПУ появляются разделы о «хвостистских и оппортунистических настроениях» сельских коммунистов и работников низовых советов. В октябре рассылается информация на эту тему, объяс¬няющая «медленное развертывание и недостаточные темпы в проведении кампании хлебозаготовок и мясопоставок», а также невыполнение зада¬ний по уборочной и посевной кампаниям, по мобилизации средств населе¬ния «во многих районах почти всех областей и краев» распространением среди партийных и советских работников «хвостистских», «самотечных» и «кулацких» настроений, которые в конечном итоге сводились к мне¬нию: «кулака нет, кулак ликвидирован» и, следовательно, политика в де¬ревне должна носить другой характер (док. М 170).
Центральные власти в начале заготовительной кампании приняли спе¬циальное постановление «О методах заготовок сельскохозяйственных про¬дуктов...» (в РСФСР — постановление ВЦИК и СНК от 20 июля 1930 г.*), передававшее утверждение заготовительных планов для селений бедняц-ко-середняцким собраниям с оформлением этих планов договорами о кон¬трактации. Однако в самый разгар заготовок это решение было отменено. В РСФСР постановлением ВЦИК и СНК от 20 сентября было признано, что «в 1930/31 г. по важнейшим видам с/х продукции сохраняются в ос¬новном методы заготовок 1929/30 г.». Восстанавливалась система заданий кулацким хозяйствам, состав которых определялся властью по весьма ши¬роким признакам. Главное же состояло в применении норм, согласно ко¬торым «невыполнение заданий кулацкими хозяйствами влечет за собой обязательное привлечение к ответственности...»23 Это означало конфиска¬цию и распродажу имущества, арест и высылку.
Попытки ограничить конфискацию имущества при невыполнении за¬даний по заготовкам и налоговым платежам предпринимались и позже. 22 ноября 1930 г. Президиум ЦИК СССР принял постановление «Об огра¬ничении применения конфискации по суду». Это послужило поводом для постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 25 декабря 1930 г. «О конфиска¬ции имущества по суду», требовавшее «сохранение конфискации имуще¬ства по суду за неисполнение кулацкими элементами хлебозаготовок и других общегосударственных заданий и иные формы сопротивления кула-
* Возможно, что принятие постановления от 20 июля было последней попыткой группы С.И. Сырцова сократить масштабы репрессий и ограбления деревни. Известно, что уже в октябре 1930 г. ему пришлось объясняться по сходным вопросам в Комиссии КПК.
23
чества социалистическому строительству»24. Раскулачивание оставалось методом хлебозаготовок и выполнения других «заданий».
В информдокументах ОГПУ становятся обычными такие сведения: из Ставрополья: «...бедняков, середняков, не выполнивших плана хлебозаго¬товок, штрафуют, хлеб забирают принудительно. Бригады, работающие по хлебозаготовкам, производят обыски, взламывая замки» (док. № 160). Из Средне-Волжского края: «Выявлено много случаев, когда наложение контрольных цифр на колхозы и индивидуальные хозяйства значительно превышают валовой сбор урожая. Так, ...середняк Рожков собрал урожая 150 пуд., а должен сдать 550 пуд., бедняк Блохин собрал урожая 70 пуд., должен сдать 285 пуд. ...» И т.д. (док. № 159). Из Западной Сибири: «Большинством районов извращения, выразившиеся в доведении твердых заданий [до] середняков, бедняков, не исправляются. Наоборот, хозяйства последних ввиду невыполнения планов подвергаются кратному обложе¬нию, распродаже. В некоторых селах середняки получают твердые планы 2—3 раза, ...не справляясь с потоком заданий, описываются» (док. № 186). В справках и записках этого ряда никогда не говорится о твер¬дых заданиях для хозяйств, отнесенных к разряду кулацких, об их пяти¬кратном обложении при невыполнении, конфискации имущества и судьбе хозяев, поскольку это соответствовало принятым решениям. Вполне есте¬ственной и неизбежной была реакция крестьян, оказавшихся «твердоза-данцами» — бегство из деревни. В конце октября руководство ОГПУ разо¬слало распоряжение, предлагавшее «всем ПП», учитывая «сведения... [о] массовом бегстве кулаков и зажиточных [в] связи [с] усилением нажима по кампаниям», главной среди которых были хлебозаготовки, «уделить серьезное внимание этому вопросу», особенно в отношении середняка (док. № 173).
Приведенные здесь примеры, как и всю сумму аналогичных примеров в документах данного тома, не следует считать всего лишь свидетельства¬ми отдельных «перегибов» — отклонений от в целом необходимой и осу¬ществляемой в рамках человеческих норм политики. Чтобы оценить мас¬штабы и источники сталинских хлебозаготовок из урожаев 1928, 1929 и 1930 гг., обратимся к статистике. Хлебный урожай 1928 г. определялся в 733,2 млн ц, а объем первых «чрезвычайных» государственных загото¬вок — в 107,9 млн ц. Почти весь этот хлеб был получен от единоличных крестьянских хозяйств. В 1929 г. урожай дал 717,4 млн ц, а заготовлено было 160,8 млн ц, в том числе колхозы дали 15,1 млн ц, т.е. 9%, совхо¬зы — 3,9 млн ц, т.е. 2%, и единоличные хозяйства — 118,8 млн ц, т.е. 74% (остальное — гарнцевый сбор). Сдвиг в сторону увеличения заготовок хлеба произошел за счет запасов деревни и проявил себя в весенних «прод-затруднениях». Из урожая 1930 г. заготовки выросли до 222,4 млн ц хлеба, в том числе от колхозов поступило 30%, от совхозов — 6%, от еди¬ноличных хозяйств — 53,6% (119,3 млн ц). Опять прирост государствен¬ных заготовок — от единоличных хозяйств, сократившихся по численнос¬ти на 4,5 млн и уменьшивших посевные площади на 32,4% 25. Успехи гос¬заготовок хлеба и в 1930 г. были результатом конфискации запасов дерев¬ни. Дальнейшее развитие событий и, главное, голод 1932—1933 гг. пока¬жут, что это были последние запасы хлеба у сельского населения.
Осенью 1930 г. раскулачивание не исчерпывалось «хлебозаготовитель¬ным фронтом». В августе ОГПУ возобновило прерванную в апреле—мае деятельность по ликвидации контрреволюционных повстанческих органи¬заций и антисоветских группировок, а также по изъятию одиночек к/р и
24
а/с актива. И «организации» и «группировки», и «одиночки» в массе своей были деревенскими. Из местной информации с конкретными сведе¬ниями об итогах этого направления в работе ОГПУ в настоящем томе пуб¬ликуется записка Л.М. Заковского по Западной Сибири. Из нее видно, что с начала кампании по 20 сентября по краю был арестован 4391 человек, из них: кулаков — 3311 (в том числе 2451 бежавших с мест расселения), середняков — 659, бедняков 168, служащих — 102, кустарей — 14, рабо¬чих — 1, батраков — 1, духовенства — 22, бывших красных партизан — 104, бывших членов ВКП(б) — 19 и др. (док. № 153). Пока не найдены аналогичные документы из других районов страны. Однако репрессивная операция против к/р и а/с продолжалась по стране в целом. Об этом сви¬детельствует приказ ОГПУ от 25 октября 1930 г. о проведении «массовой операции [по] изъятию к/р настроенного быв. белого офицерства», связан¬ного с «кулацкой верхушкой». Приказ заканчивался требованием «спец¬докладов» с мест в Особый отдел ОГПУ о результатах одного из главных направлений в «операциях по кулачеству» (см. док. № 172). Напомним, что речь идет о 1-й категории раскулаченных, о которой мы знаем очень мало.
Ликвидация «кулацких» хозяйств в ходе хлебозаготовок, а тем более разгром «к/р» и «а/с» организаций независимо от их количественных ре¬зультатов, не вполне отвечала сталинским планам раскулачивания как массового перемещения рабочей силы в еще неосвоенные и необжитые районы, которое, будто бы, могло сразу увеличить лесозаготовки, добычу полезных ископаемых, различные стройки в целях ускорения индустриа¬лизации страны. Результаты раскулачивания и депортации в феврале— апреле 1930 г. показали, что проблема не решается так просто, что требу¬ются средства и время на создание элементарных условий для жизни — на строительство жилищ, обеспечение продовольствием и одеждой, меди¬цинское обслуживание и на многое другое, без чего люди погибают, бегут от гибели...
3 сентября в телеграмме своим представительствам по районам вселе¬ния раскулаченных семей руководство ОГПУ констатировало, что «высе¬ленные кулаки [в] громаднейшем большинстве до сих пор хозяйственно не устроены (помещения не построены, [в] ряде мест не приступали [к] стройке, перебои [с] продснабжением, не обслуживаются [в] медицинском отношении). ...Массовое бегство [с] мест высылки не прекращается...» Полномочным представительствам предписывалось «немедленно поста¬вить вопрос [в] крайкоме во всем объеме о хозустройстве выселенных ку¬лаков до наступления зимы», «наладить регулярную проверку...», «20 сентября прислать подробную информацию [о] положении кулацкой ссылки...» (док. № 142). Документы о положении раскулаченных в райо¬нах вселения, о настроениях «кулацкой ссылки» на Урале, в Северном крае в сентябре—октябре свидетельствуют, что сколько-нибудь заметных перемен не произошло (см, док. № 148, 163, 174, 193). В этих условиях развернуть широкую кампанию по раскулачиванию было невозможно. Сталинскому руководству пришлось отложить таковую на весну и лето 1931 г., ограничив мероприятия осени 1930 г. довыселением семей к вы¬сланным в спешном порядке «кулакам-одиночкам» из западных погра¬ничных районов. На первом этапе раскулачивания торопились вывезти оттуда тех, кто мог бежать за рубеж. Оставленные без главного, а часто и единственного работника семьи обрекались на голод и вымирание.
25
Как только выяснилось, что районы вселения не готовы к массовому приему раскулаченных семей, «директивными органами» (так обознача¬лись в рабочих документах решения и ЦК, и Политбюро ЦК, и лично Сталина) было «решено немедленно перебросить семьи кулаков-одино¬чек с Украины и Белоруссии... по месту нахождения глав семей». Об этом руководство ОГПУ сообщило полномочным представительствам 21 сентября, то есть на другой день после получения с мест информа¬ции о состоянии и возможностях «хозустройства» раскулаченных по 2-й категории. Теперь от представительств требовали сообщить «не позднее 8 часов 22 сентября»: «количество находящихся в вашем крае кулаков-одиночек, ...станции выгрузки семей, места временного и по¬стоянного их размещения», «ориентировочную смету расходов» и т.п. (док. № 150). На следующий день — 22 сентября — СНК СССР прини¬мает закрытое постановление (№ 80) об обеспечении «дополнительного изъятия кулацких хозяйств», ассигновав из резервного фонда по бюд¬жету на октябрь—декабрь средства «на постройку бараков», «специаль¬ные перевозки» и т.д.26 В тот же день Харьков и Минск извещались о том, что «директивными органами решено немедленно приступить [к] переброске семей одиночек к их главам — 2 тыс. семей [из] Белоруссии и 14,5 тыс. [из] Украины... Все выселенные семьи должны иметь двухме¬сячный запас продовольствия, а также полностью снабжены теплой одеж¬дой и обувью...» (док. № 151).
В сборнике содержится комплекс основных документов, связанных с проведением этой «переброски» семей (см. док. № 155, 156, 157, 164, 165, 166, 167, 168, 169, 174, 176, 177, 178, 179). Первые эшелоны с семьями «кулаков-одиночек» отправились в путь из Украины 28 сентября, послед¬ний эшелон прибыл к месту назначения, главным образом в Томск и Ир¬кутск, 23 ноября. Девятнадцатью эшелонами «перебросили» 31 320 чело¬век, в том числе 14 081 женщину, 11 269 детей и 5970 мужчин (15-ти лет и старше). Семьи из Белоруссии отправились в путь 13 ноября и прибыли в районы Уссури 6 декабря. На станциях назначения было выгружено 5522 человека, в том числе 1977 женщин, 1180 детей и 2355 мужчин (15-ти лет и старше). В пути из всех эшелонов было снято 33 больных, 15 умерших, 7 бежало, 16 человек было арестовано за попытки к бегству и «будирование едущих». Таковы данные итоговых сводок Транспортного отдела ОГПУ (док. № 180 и 181). Как видим, первоначальный план пере¬селения семей «кулаков-одиночек» оказался более чем вдвое перевыпол¬нен. Такое перевыполнение было заложено в систему сталинских репрес¬сий изначально — у Сталина всегда была в запасе возможность обвинить исполнителей в извращениях и преувеличениях.
Обратимся теперь к общей отчетности о количественных данных рас¬кулачивания за 1930 г. Выявленные и публикуемые нами документы с со¬ответствующими сведениями относятся к категории текущего учета и не отличаются полнотой и точностью, подобной, например, сводкам Транс¬портного отдела, отчитывавшегося за очень короткие сроки и за не столь большие массы людей. Однако неполные и неокончательные сведения те¬кущего учета, как будет показано ниже, не приводят в данном случае к серьезным искажениям в оценке масштабов и характера репрессий в де¬ревне за 1930 г.
Среди итоговых для 1930 г. документов о раскулаченных 1-й катего¬рии оказалась справка Отдела центральной регистрации, так назывался орган учета в системе ОГПУ, и относилась она к численности «арестован-
26
ных по 1-й категории» на 1 октября*. За первый период операции (по 15 апреля) было арестовано 140 724 человека, в том числе кулаков — 79 330 (56,3%), церковников — 5028, быв. помещиков, фабрикантов и т.п. — 4405, «проч. АСЭ» — 51 961. За второй период операции (с 15 ап¬реля по 1 октября) было арестовано 142 993 человека, в том числе кула¬ков — 45 559 (31,9%). Остальные 97 434 человека, включая и священни¬ков и «бывших», были отнесены к «проч. АСЭ». В сведениях о пригово¬рах сообщалось лишь о половине арестованных за первый период опера¬ции, и совсем не сообщалось о другой половине. О приговорах, выносив¬шихся во втором периоде, не сообщалось ничего. Общий итог — 283 717 че¬ловек арестованных за 8—9 месяцев раскулачивания (док. № 162) — ог¬ромен и страшен, ибо почти за каждым из них стояла семья. Заметим в этой связи, что аресты не ограничивались главами хозяйств. Вместе с от¬цами часто забирали и взрослых сыновей, оказывавших сопротивление или как-то еще протестовавших против насилия. Поэтому по числу арес¬тованных лиц нельзя определять число раскулаченных хозяйств.
Сведения из справки ОЦР войдут в отчетную документацию о раскула¬чивании по 1-й категории, прежде всего в докладную записку Особого от¬дела ОГПУ «О проведении операции по выселению и изъятию кулачест¬ва» от 17 ноября 1930 г. (см. док. № 184). Частично они воспроизводятся и в спецсправках, составленных в феврале 1931 г. и излагавших сообра¬жения о задачах «нового удара». Сообщалось, что «удар по кулаку зимой и весной 1930 г.» выразился в ликвидации 7184 «к/р кулацких образова¬ний» («организации» и «группировки» теперь уже не различались) и аресте «всего» 140 724 человек (док. № 201). Соотношение этой цифры с приведенной выше численностью первокатегорников, вывезенных в лаге¬ря ГУЛАГа за февраль—апрель — 123 716 человек, позволяет считать ее соответствующей действительности. Различие между этими цифрами вполне покрывается данными о приговорах, вынесенных тройками ПП ОГПУ и республиканских ГПУ за 1930 г., включая приговоры и к ВМН, и к освобождению27. За вторую половину 1930 г. информация огра¬ничивается данными о ликвидации 587 «к/р кулацких формирований» и аресте 47 990 человек, «не считая к/р кулацких одиночек» (док. № 201).
Основную массу раскулаченных составляли хозяйства, ликвидируемые по 2-й категории, подлежавшие выселению в районы осваиваемых при¬родных богатств — леса и различных ископаемых, прежде всего. По дан¬ным регистрации в районах вселения и определялась численность раску¬лаченных по 2-й категории, однако, как отмечалось выше, к ним факти¬чески присоединялись и семьи раскулаченных по 1-й категории. На 1 де¬кабря 1930 г. их общая численность достигла 112 828 семей с населением в 550 558 человек (док. № 202). Возросла и численность раскулаченных по 3-й категории: «по неполным данным», к 1 октября 1930 г. их насчи¬тывалось 42 708 семей с населением в 220 000 человек (док. М 184). На 1 декабря 1930 г. были получены более точные сведения: «количество переселенных (в пределах края или области их прежнего проживания. — Авт.) кулаков третьей категории» — 44 990 семей (док. № 211).
Справка от 1 февраля 1931 г. содержит сведения об общей численности (без Казахской АССР) раскулаченных по 2-й и 3-й категориям: «выселено
* Справка относилась к категории секретнейших, о чем свидетельствует примечание: «Напечатано в 2-х экземплярах: 1 экз. — зам. нач. ОО ОГПУ т. Пузицкому, 1 экз. — в дело».
27
и расселено 158 017 семей и осталось нерасселенными 182 820 семейств». Значение данных о «нерасселенных» очевидно: без них невозможно опре¬делить общую численность раскулаченных в 1930 г. хозяйств. В сумме те и другие дают 340 837 семей, что оказывается даже несколько выше, чем цифра, приведенная в самой справке — 339 572 (док. № 201). Где-то была допущена арифметическая ошибка, однако использование округлен¬ной величины в 340 тыс. представляется вполне допустимым. К тому же она подтверждается позднейшими документами, в частности, данными сводной таблицы о результатах раскулачивания за время с 1 января
1930 г. по 1 июля 1931 г. (Справка Особого отдела ОГПУ от 15 июля
1931 г. — док. № 253.)
Названная таблица представляет особый интерес, поскольку в ней дан¬ные ОГПУ о численности раскулаченных и высланных семей сопоставля¬ются с данными демографической и хозяйственной статистики. Характер¬но, что к сведениям государственной статистики по названным вопросам и Политбюро ЦК, и ОГПУ обратились не при разработке планов и постанов¬лений хотя бы в январе 1930 г., а только в мае, когда стали подсчитывать первые результаты «операций по кулачеству». В справке от 23 мая по 6-ти районам «сплошной коллективизации» приводились несопоставимые данные: численность кулаков и раскулаченных оценивалась по явно уста¬ревшим материалам переписи 1926 г. о сельском населении и крестьянских хозяйствах. К началу 1930 г. население деревни выросло с 118,6 млн че¬ловек до 126,2 млн, тогда как численность крестьянских хозяйств под давлением «чрезвычайных хлебозаготовок» сократилась с 25 015,9 тыс. весной 1927 г. до 24 522 тыс. весной 1929 г.28 Иное дело, сведения о чис¬ленности раскулаченных хозяйств и высланных семей и лиц, учитывав¬шихся ПП ОГПУ. Важны пояснения о формах (способах) раскулачивания, результаты которых суммируются в конечном итоге: «по 5-ти кратному обложению» (то есть при проведении хлебозаготовок), «по судебным реше¬ниям» (по к/р организациям и а/с группировкам), в «порядке проведения сплошной коллективизации» (раскулачивание в собственном смысле слова), «самоликвидация» (чаще всего бегство в города, на стройки и т.д.) (док. № 123).
Справка от 15 июля 1931 г. охватывает все районы страны и содержит наиболее полные сведения о раскулаченных и депортированных за 1930 г., полученные от полномочных представительств, осуществлявших непо¬средственное руководство на местах и тем, и другим. В целом за 1930 г. подверглось раскулачиванию 341 895 хозяйств, из которых 112 698 было выселено в спецпоселения (док. № 253). Число раскулаченных и высе¬ленных семей в целом близки к данным текущей информации в докумен¬тах, рассмотренных выше.
В справке предпринималась и попытка определить численность кулац¬ких хозяйств и их место в общей массе крестьянских хозяйств в момент официального перехода к политике раскулачивания. Отправными статис¬тическими данными оставалась общая численность крестьянских хозяйств по материалам, связанным с переписью населения 1926 г. Численность же собственно кулацких хозяйств в каждом районе определялась «по данным ПП ОГПУ», которые отражали представления местного руководства. От¬сюда, например, примечание составителей справки о «явном преуменьше¬нии в 2 раза» численности кулацких хозяйств на Украине. В действитель¬ности кулацких хозяйств, то есть хозяйств примитивно-предприниматель-
28
ского типа, использующих и наемный труд, и кабально-ростовщические отношения, в стране уже не осталось.
Для понимания ситуации в раскулачиваемой деревне будет полезно привести сведения о социально-экономической структуре крестьянских хозяйств в 1927—1929 гг. Мы располагаем материалами работы Комиссии СНК СССР по изучению тяжести налогового обложения в 1924/25, 1925/26 и 1926/27 гг. В состав комиссии входили ведущие экономисты и статистики того времени. Результаты их работы были опубликованы и, естественно, содержали обстоятельную разработку социального состава на¬селения. По данным за 1926/27 г., в деревне оказалось 896 тыс. хозяйств предпринимательского («кулацкого») типа с населением в 5859 тыс. чело¬век. Их удельный вес равнялся 3,9% в хозяйствах и 5,2% в населении29. Сталинское «наступление на кулачество» в 1928—1929 гг., конечно, не могло не сказаться на динамике этой категории хозяйств. По данным пос¬ледней динамической переписи крестьянских хозяйств, проводившейся в
1929 г. советским ЦСУ, мелкокапиталистические хозяйства (кулацкие)
сократились по РСФСР в целом с 3,9% в 1927 г. до 2,2% в 1929 г., на
Украине — с 3,8% до 1,4%, в Белоруссии — с 4,1% до 2,6%. Основные
удары были нанесены по хозяйствам этого типа в районах хлебозаготовок:
на Северном Кавказе их удельный вес упал с 5,7% до 2,4%, в ЦЧО — с
2,2% до 0,7%, на Средней Волге — с 3,9% до 1,2%, на Нижней Волге —
с 4,4% до 2,5%, в Сибирском крае — с 6,7% до 1,8%30. Приведенные
здесь данные были опубликованы в официальных изданиях Госплана
СССР в 1932 г., что объясняет, на наш взгляд, почему в ОГПУ не обраща¬
лись больше к статистике в поиске возможностей «раскулачивания». Чис¬
ленность хозяйств, подлежащих «раскулачиванию», определялась не их
социальным обликом и местом в жизни села, а планами развертывания
системы принудительного труда — каторжного в лагерях ГУЛАГа и кре¬
постного в спецпослениях.
После сделанных пояснений можно перейти к оценке итогов политики раскулачивания за 1930 г. Репрессивные задачи «ликвидации кулачества как класса» были «выполнены» и «перевыполнены». Однако раскулачива¬ние преследовало и цели создания системы дешевого и подневольного труда для освоения природных богатств в окраинных районах страны. В решении этих задач 1930 г. завершился провалом и огромным увеличени¬ем жертв сталинского массового террора, одной из форм которого и яви¬лось раскулачивание. Представление о действительных результатах и, со¬ответственно, о действительном значении выселения раскулаченных семей позволяет составить «Докладная записка о высланных кулаках 2-й кате¬гории» (и семьях «первокатегорников», добавим мы от себя), датирован¬ная началом февраля 1931 г. и сообщающая сведения на 1 декабря
1930 г. (док. М 202).
Наиболее конкретно и полно представлены судьбы спецпереселенцев в Северном крае. Мы узнаем, что «за все время пребывания... до 1 декабря 1930 г.» из 230 370 спецпереселенцев умерло 21 213 человек, отправлено на родину 35 400 детей, «возвращено неправильно высланных» 1390 чело¬век, «отпущено на поруки» 68 человек, «оставлено на свободное (?) жи¬тельство в Севкрае» 26 500 «неправильно раскулаченных» (!) и 2100 «фе-доровцев», 502 человека были отправлены в другие районы спецпоселе¬ний. Пытались бежать 39 743 спецпереселенца, но в большинстве они были изловлены и возвращены. На дату информации в бегах числилось 15 458 человек.
29
К 1 декабря 1930 г. в Северном крае осталось 127 739 спецпереселен¬цев — немногим больше половины завезенных сюда при раскулачивании. Из них 103 970 человек были расселены в 189 спецпоселках, в том числе 64 996 — «в построенных бараках» и 38 974 — «в шалашах, землянках и прилегающих к поселкам селениях». К сожалению, последующая судьба спецпереселенцев 1930 г. нам неизвестна, и мы не можем сказать, сколь¬ко из них осталось в живых после суровой и длинной северной зимы «в шалашах и землянках...», когда «самым больным вопросом» оставалось продовольственное снабжение, когда «в ряде поселков большинство посе¬ленцев разуты, в рваной верхней одежде или совсем без верхней одеж¬ды...»
Каков же итог трудового использования спецпереселенцев в Северном крае? На 1 декабря 1930 г. «всего использовалось] на работе» 29 634 че¬ловека, в том числе 23 634 человека на строительстве поселков и 6000 че¬ловек на лесозаготовках* (док. № 202). На лесозаготовках зимой 1930 г. могли трудиться не 6 тыс. рабочих, а неизмеримо больше при нормальной экономической (например, нэповской) организации труда, что означало бы также неизмеримо меньшие расходы и неизмеримо большие результа¬ты труда.
Судьба спецпереселенцев на Урале, в Западной и Восточной Сибири, на Дальнем Востоке и в других районах вселения освещена в рассматривае¬мом документе намного скупее, однако не потому, что там их положение было лучше. Напротив. Вероятнее всего, сокращение конкретной инфор¬мации по мере удаления расстояний от Москвы отражало такое ухудше¬ние ситуации, о которой и центральное руководство не хотело знать.
В первых числах февраля 1931 г. была подготовлена «Докладная за¬писка о внутриокружном переселении кулаков 3-й категории». Это пер¬вый найденный нами специальный документ о положении этой группы раскулаченных, которой предстояло стать самой многочисленной и слу¬жить в качестве резерва для пополнения лагерей и спецпоселений. Чис¬ленность хозяйств и лиц, пострадавших «по 3-й категории», не сообща¬лась, поскольку оставалась неизвестной. Речь шла только о той их части, которая уже подвергалась переселению внутри округов их прежнего про¬живания, но в особые «кулацкие поселки». В записке отмечалось, что они вселялись «во временные, непригодные для жилья шалаши», «в малопри¬годные для жилья землянки», реже в оставленные прежними хозяевами избы. Всеобщей была «хозяйственная неустроенность», отсутствие «мини¬мальных условий для освоения... земельных участков (тягловая сила, с/х инвентарь, фураж, семена)», «недостаток продовольствия» (док. № 211).
Неизбежной реакцией на подобные условия были массовые побеги ра¬зоренных и обреченных на гибель семей. На Украине было «выделено 342 кул[ацких] поселка», в которых размещена 8561 семья. К началу 1931 г. бежало 4227 семей, что привело к «самоликвидации» 245 посел¬ков. В Нижнем Поволжье было объявлено о создании 492 поселков, куда
* Сообщение о столь ничтожном использовании спецпоселенцев на лесозаготовках потре¬бовало проверки по всем районам их вселения. Оно было поручено Особому отделу ОПТУ, представившему 14 февраля специальную справку «О количестве ссыльных кулаков, заня¬тых на лесоразработках». В справке подтверждались сведения по Северному краю (6 тыс.). На Урале лесозаготовительным организациям было передано 41,5 тыс. трудоспособных, из коих использовалось «на основных работах» — 20,7 тыс., однако не сообщалось, входили ли в их число занятые на строительстве поселков. По Сибири сведений не имелось. На ДВК на лесозаготовках работало 1,5 тыс. человек (док. № 212).
30
вселили 15 135 семей. По данным на 4 февраля 1931 г., в этих поселках оставалось «не более 15% вселенных». Подобная картина была с пересе¬ленными «кулаками третьей категории» и в других районах. Разбегались по городам и промышленным стройкам, даже в родные селения (на Ниж¬ней Волге — «основная масса»). Однако и не переселенная часть этой ка¬тегории раскулаченных семей разбегалась, не дожидаясь переселения в «кулпоселки». Авторы записки предлагали решить возникшую проблему «принудительным возвращением всех раскулаченных семей... в специаль¬ные поселки» с охраной, комендантами и т.п. Это означало бы создание системы спецпоселений не только на малонаселенных окраинах, а во всех районах страны, что могло привести к опасным для сталинского режима последствиям. Основная масса раскулаченных по 3-й категории разбежа¬лась по городам и стройкам, превратившись в постоянный объект погони, разоблачений и репрессий.
Докладные записки и справки ведущих политических отделов ОГПУ, датированные началом февраля 1931 г., в совокупности представляли ра¬бочий анализ итогов первого года раскулачивания. В каждом из назван¬ных документов большое место занимала оценка возможностей и условий нового этапа раскулачивания с учетом негативного опыта, весьма обстоя¬тельно и конкретно представленного в тех же записках и справках, о чем подробно говорилось выше. Мы впервые столкнулись со случаем, когда руководство ОГПУ пыталось изложить свой взгляд на политику раскула¬чивания и предлагало существенные коррективы в масштабы, сроки и ус¬ловия ее практического осуществления, разумеется, не подвергая сомне¬нию «генеральную линию».
Не следует думать, что после 6 декабря 1930 г., когда эшелоны с се¬мьями «одиночек» прибыли из Белоруссии на Дальний Восток, наступила пауза в раскулачивании, которая могла бы способствовать переосмысле¬нию политики. Никакого перерыва в раскулачивании, как формы массо¬вых репрессий, не было. В одном из основных февральских документов 1931 г. — в справке о борьбе с кулаками, сообщалось, что «за один только январь 1931 г. данными ОЦР зафиксировано 36 698 арестованных», из которых «подавляющее большинство» относилось к категории «кулацко-белогвардейской к/р». Для сравнения приводилась численность арестован¬ных к/р за весь 1929 г. — 47 564 (док. № 201).
Не приостанавливалось и раскулачивание в собственном смысле этого понятия. В сборнике публикуется справка Информотдела ОГПУ о ходе коллективизации и раскулачивания в Западной Сибири от 30 января 1931 г. Бюро крайкома ВКП(б) 25 декабря 1930 г. приняло решение о проведении в 21 районе конфискации имущества и выселении от 530 до 895 кулацких хозяйств. На местах новая кампания по раскулачиванию встретилась с «оппортунистическми колебаниями (утеря кулака) и бояз¬нью трудностей», что служило лишь поводом борьбы с оппортунизмом и «благодушием» (док. № 199). Западная Сибирь не была, конечно, исклю¬чением.
Более того, к раскулачиванию во всех его формах добавилась еще чистка колхозов от «классово-чуждых элементов», о чем сообщает весьма обстоятельная докладная записка Информотдела ОГПУ от 30 января 1931 г. «Бывшие» — главным образом кулаки и торговцы — «проникли в колхозы еще до или в начале раскулачивания». Все они подлежали чист¬ке как враждебные элементы, которые «дискредитируют коллективиза¬цию». С их влиянием связывались явления бесхозяйственности в только
31
еще создававшихся колхозах, потерь скота, негодности инвентаря, «сабо¬таж сдачи хлеба» колхозами государству и т.п. Их влиянием объясняли «массовые выходы из колхозов», являвшиеся на деле формой массового сопротивления (док. № 200).
Февральские документы ОГПУ, к характеристике которых мы возвра¬щаемся, полны утверждений об активизации «массовой кулацкой к/р», о «необходимости нового удара» по кулаку, в том числе «ив интересах на¬меченной и проводимой новой крупной волны коллективизации». В ос¬новной справке от 1 февраля 1931 г. предлагалось в течение года «высе¬лить за пределы... края (области) кулаков второй категории — ориентиро¬вочно 100 тыс. хозяйств, включая в это же количество... и семьи тех, кто в 1930 г. были изъяты по первой категории»*. Но говорилось и о необхо¬димости «заранее перестраховаться от всех основных недочетов и органи¬зационных недосмотров, какие имели место при прошлогоднем выдворе¬нии кулаков» (док. М 201 и др.).
3 февраля появилась «Ориентировочная справка Особого отдела ОГПУ о возможных пунктах размещения спецпереселенцев». По стране в целом выделялось 14 районов, «почти не освоенных», «малообжитых», но бога¬тых лесами и ископаемыми. Для каждого из этих районов определялась численность семей переселенцев, с учетом реальных возможностей. В сумме они составляли бы 90 тыс. (док. № 203). К примерам порайонных контингентов, предлагавшихся в этой справке, мы еще вернемся.
Систему мероприятий «по предварительному устройству переселенцев на новых местах», «быстрейшего приспособления переселенцев к работе» и «прочного оседания на новых местах», а также смягченный порядок раскулачивания (сохранение сельхозинвентаря, домашнего имущества, продовольствия и даже денег} предлагали справки ГУЛАГа от 4 февраля (см. док. М 204—207^. Одновременность выступления ряда ведущих под¬разделений ОГПУ с обоснованием существенных исправлений в практике раскулачивания, а, главное, сокращения его масштабов, свидетельствова¬ло о том, что даже в ОГПУ сталинская политика еще не воспринималась как не подлежащая обсуждению и исправлению. В недалеком будущем все участники этого выступления поплатятся за попытку исправить «гене¬ральную линию».
Названные в февральских документах ОГПУ контингенты высылае¬мых семей оказались заниженными в два—три раза по сравнению со ста¬линскими планами, а выдвигавшиеся ими требования к организации рас¬кулачивания и высылки семей (сохранение одежды и предметов обихода, необходимого минимума продовольствия и т.д.) не заслуживающими вни¬мания. Принятое 20 февраля постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О ку¬лаках» обязало ОГПУ за 6 месяцев «подготовить... районы для устройства кулацких поселков тысяч на 200—300 семейств под управлением специ¬ально назначенных комендантов». В протоколе заседания Политбюро от¬мечены выступления Сталина, Менжинского и Ягоды, поэтому есть все основания полагать постановление о выселении 200—300 тыс. семей при¬нятым под диктовку Сталина. ОГПУ в сталинском представлении явно не справлялось с задачами. Наблюдение за «выселением и расселением рас-
* Это не единственное свидетельство того, что значительная часть семей, раскулаченных по 1-й категории в 1930 г., осталась в местах прежнего проживания, а не была выслана в спецпоселения. Это может объясняться изъятием главных, а часто единственных трудоспо¬собных членов семей.
32
кулачиваемых кулаков» возлагалось на заместителя председателя СНК СССР А.А. Андреева. ОГПУ обязывалось согласовывать с ним «все вопро¬сы, связанные с выселением и расселением кулаков»31. Таков был первый ответ Сталина на попытку ОГПУ высказать свое мнение.
Одновременно рассылалась директива Сталина и Молотова об увеличе¬нии норм выработки на лесозаготовках, которой предписывалось «для ку¬лаков данные нормы обязательно увеличивать [на] 50%». Среди доступ¬ных нам документов этой директивы нет. Ее содержание, включая цити¬руемую фразу, передается по телеграмме руководства Ураллеса подведом¬ственным леспромхозам, датированной 25 февраля 1931 г. Сводки, в кото¬рых сообщается об этой директиве, приводили убедительные сведения о нечеловеческой практике ее осуществления. Увеличение в полтора раза дневной выработки, невозможное для работников, живущих в нормаль¬ных условиях, становилось дополнительным фактором массового уничто¬жения спецпереселенцев (док. № 259 и 260). Документы опубликованно¬го в 1993 г. сборника о спецпереселенцах на Урале полностью подтверж¬дают приведенные выше сведения и о повышении с февраля 1931 г. тру¬довых норм, и об их последствиях для выселенных туда семей32.
Февральские документы, о которых говорилось выше, сохранились лишь в материалах секретариата руководства ОГПУ, причем на наиболее важных из них отсутствуют наименования отделов, в которых они готови¬лись, и подписи лиц, осмелившихся не только информировать о положе¬нии раскулаченных, но и излагать свои рекомендации. В «Выводах-пред¬ложениях» к «Материалам по вопросам кулацкой к/р на 1 февраля 1931 г.» встречаются такие, например, речевые обороты: «Учитывая уроки прошлогоднего расселения кулачества.., полагал бы необходи¬мым: ...» (док. № 201). Автора этого текста пока установить невозможно. Дальнейшее развитие событий покажет, что весь этот комплекс неприем¬лемых для сталинского руководства документов ОГПУ исходил из отделов Секретно-оперативного управления, среди которых были информацион¬ный и секретный отделы. Эти отделы и подверглись реорганизации. 5 марта 1931 г. был ликвидирован информационный отдел ОГПУ, слитый с секретным отделом в единый секретно-политический отдел в системе СОУ, в задачи которого не входила систематическая информация партий¬но-государственного руководства о политическом положении в стране33. С этого времени из состава информдокументов ОГПУ начинают исчезать ос¬новные формы фактической информации о происходящем в стране — сводки и обзоры, по природе своей предполагавшие полноту и конкрет¬ность сведений. Преобладающей формой информации становится справка, не требующая полноты сведений и объяснений.
11 марта 1931 г. на Политбюро в числе «Вопросов ОГПУ» вновь ока¬зался «Вопрос о кулаках». Принятое решение воспроизводим полностью: «Возложить наблюдение и руководство работой по выселению и расселе¬нию кулаков на специальную комиссию из тт. Андреева, Ягоды и Посты-шева, предложив им в декадный срок представить в ПБ план конкретных мер»34.
В современной литературе созданную 11 марта 1931 г. комиссию при¬нято называть «Комиссией Политбюро ЦК ВКП(б) по спецпереселенцам». В переписке того времени иногда употреблялось наименование «Комиссия ЦК ВКЩб)...» Мы сохраняем рабочее самоназвание — Комиссия Андрее¬ва, более соответствующее формуле постановления 11 марта, а главное ха¬рактеру ее деятельности — личный контроль Сталина через безликого
2 — 7419
33
Андреева за выполнением директивы по выселению не менее миллиона раскулаченных. Наиболее важные решения, принятые комиссией, прак¬тически утверждались на Политбюро, однако не становились его постанов¬лениями. В протоколах Политбюро во всех случаях употреблялась форму¬ла: «Принять предложение комиссии т. Андреева» с отсылкой на прото¬кол комиссии, помещенный в приложениях35. Решения комиссии не нуж¬дались в утверждении или хотя бы подтверждении правительством. Даже денежные средства на выполнение решений комиссии Андреева поступали помимо правительства. Вот о многом говорящий ответ на вопрос ваков¬ского о правительственном разрешении приступить к переселению раску¬лаченных. Меморандум от 18 апреля 1931 г. за подписью Ягоды и Евдо¬кимова гласил: «...никакого правительственного постановления по реше¬нию комиссии т. Андреева не будет. С решением комиссии т. Андреева т. Заковский должен ознакомить крайком. Операцию по принятому реше¬нию проводить. Деньги, сколько надо будет т. Ваковскому из отпущенных сумм, когда угодно он получит по предъявлению сметы финотделу ОГПУ»36.
Директива представить в декадный срок «план конкретных мер» была выполнена досрочно. Ее сущность была изложена в телеграмме руководст¬ва ОГПУ на места, разосланной 15 марта: «[В] целях полной очистки края от кулаков, с мая по сентябрь 1931 г. намечено провести массовую опера¬цию [по] кулачеству [с] высылкой [в] отдаленные местности Союза со всех (!) областей. Для проработки этой операции предлагается: 1) установить количество кулацких хозяйств края ([в] том числе раскулаченных [и] рас¬проданных [в] прошлом году), подлежащих высылке; 2) установить тепе¬решнее местонахождение кулацких хозяйств, [в] особенности глав семей», включая бежавших и «проникших» на работу в промышленность, скры¬вающихся в городах и в колхозах. «Подробный оперативный план прове¬дения этой массовой операции» по каждому региону предлагалось пред¬ставить в СПО ОГПУ не позднее 10 апреля (док. № 219).
18 марта комиссия Андреева приняла «перечень вопросов, подлежа¬щих рассмотрению» (док. № 220), и целый ряд решений о переселении раскулаченных семей, которые соответствовали сталинской директиве от 20 февраля. В Западно-Сибирском крае надлежало переселить в северные районы «в течение мая—июня—июля 40 тыс. кулацких хозяйств». Упо¬минавшаяся выше «Ориентировочная справка Особого отдела...» от 3 фев¬раля считала возможным переселить в Западную Сибирь в целом 15 500 се¬мей. Еще более разительными были решения о переселении раскулачен¬ных семей в Казахстан. Пе 5 тыс. семей, как считал возможным Особый отдел ОГПУ, а 150 тыс.! Причем уже к 15 апреля туда предстояло доста¬вить 10 тыс. глав раскулаченных семей для «подготовки условий... при¬ема остального контингента». И т.д. (см. док. № 203, 221 и др.).
Новая кампания по массовому раскулачиванию и переселению раску¬лаченных семей должна была начаться в мае 1931 г. Ее бесчеловечность, неизбежность гибели новых спецпереселенцев в количествах, сопостави¬мых с 1930 г., были очевидны. И это находило отражение в документах ОГПУ, где еще сохранялись люди, считавшие своим долгом сообщать пар¬тийно-государственному руководству не только о враждебных силах, но и о действительном положении в стране, в том числе о негативных послед¬ствиях осуществляемой властью политики. 4—5 мая СПО ОГПУ предста¬вило руководству 9 аналитических справок «О вселенных и переселенных кулаках по отдельным краям и областям СССР». Все они публикуются
34
нами, поскольку воссоздают очень конкретную картину переселения рас¬кулаченных семей с начала 1931 г. и их положения в качестве спецпере¬селенцев. К сожалению, раскулачивание, как таковое, в этих справках уже не затрагивается (в отличие от рассмотренных выше февральских). Справка, относящаяся к Восточно-Сибирскому краю, после сведений о переселенных туда в 1930 г. и в марте 1931 г., сообщала: «С хозустройст-вом вселенных кулаков как прошлогодних, так и мартовских этого года, вопрос стоит остро. Жилищ подготовлено не было, необходимые бараки для жилья отсутствуют. Продснабжение недостаточное. Рабочая сила ис¬пользуется недостаточно... Медпунктов на участках вселения нет. Медпо¬мощь оказывается только... на лесозаготовительных участках». И естест¬венно, «отмечается массовое бегство ссыльных кулаков — вместе с семья¬ми...» (док. № 228). В справке по Казахстану сообщалось, что высланные в 1930 г. были «расселены на островах и полуостровах Аральского моря» и использовались «для ловли рыбы». «Жилища... полностью не постро¬ены, ...перебои в снабжении продовольствием...» То же и с новыми спец¬переселениями: «Хозорганизации к приему и хозустройству ссыльных ку¬лаков 1931 г. подготовлены не были» (док. № 227).
Обширная справка «О вселенных кулаках в Северный край» включала все сведения за 1930 г., вновь воспроизводя приведенные в февральской докладной записке СПО (док. № 202). Положение высланных туда семей не только не улучшалось, но, напротив, резко ухудшалось, поскольку: «с 1 апреля 1931 г. все ссыльные кулаки были сняты с централизованно¬го снабжения, в том числе строящиеся поселки и осваивающиеся на новых землях...», «возможно возникновение голода...», «...развивается эпидемия сыпного тифа, ...свирепствует дизентерия, цинга и простудные заболевания...» (док. № 223). Такой же была ситуация на Урале и Даль¬нем Востоке (док. № 225 и 230).
Единственным районом вселения, где обеспечивалась оплачиваемая ра¬бота, оказывалось содействие в жилищном строительстве, открывались столовые и общественные кухни, школы и даже детские дома, имелись амбулатории и больница, продавалась одежда являлся Ленинградский военный округ (апатитовые разработки в Хибинах и торфодобывание в Синявино). Однако и здесь 11 110 спецпоселенцев, прибывших в 1930 г., были размещены не только «в дощатых бараках» и «стандартных домах», но и «в палатках и землянках», с жилплощадью в среднем 1,2 кв. м на человека. Отсюда развитие эпидемических заболеваний, умерло почти 800 человек, главным образом детей (док. М 224).
Отметим, что все эти справки были составлены и подписаны одним лицом — оперуполномоченным СПО ОГПУ Г.А. Штранкфельдтом, за что он в скором времени поплатится вместе с рядом других работников на¬званного отдела. Есть основания считать его одним из авторов и февраль¬ских документов СОУ ОГПУ, в которых прослеживаются расхождения в восприятии практики раскулачивания между Политбюро и ОГПУ.
Справки Штранкфельдта сыграли не последнюю роль в пересмотре ре¬шений комиссии Андреева, принятых 8 мая о разработке плана переселе¬ния в Казахстан 150 тыс. «кулацких семей» в точном соответствии со ста¬линской директивой. Для выполнения этого задания назначался кратчай¬ший срок — «к 10 мая» (док. JV3 232). Неизвестно, состоялось ли заседа¬ние комиссии, назначенное на «10 мая в 11 часов утра» (там же). Мы пуб¬ликуем решение комиссии, принятое 15 мая, коренным образом пересмот¬ревшее масштабы переселения и даже его географию. «Ввиду технической
2* 35
невозможности переселения 150 тыс. кулацких семейств в районы Казах¬стана, признать возможным расселение в текущем году в первую очередь в районах Казахстана 60 тыс. и на Урале 50 тыс. кулацких семейств» (док. № 233).
Помимо справок Штранкфельдта, наверное, сыграла свою роль и при¬сланная из Казахстана справка СПО с характеристикой состояния важ¬нейших районов автономии (см. док. № 231). Все эти документы исходи¬ли из Секретно-политического управления, возглавлявшегося Е.Г. Евдо¬кимовым. Расправа за отказ от буквального выполнения сталинской ди¬рективы скоро последует. Но очень важно, что на это решилось руковод¬ство ОГПУ — настолько бесчеловечным и бессмысленным становился ста¬линский террор в деревне.
Из плана реализации принятых 15 мая решений мы узнаем, что на Урал в дополнение к 5000 семей, переселяемых из Иваново-Промышлен¬ной области на Магнитострой, направлялось 30 000 семей из Украины, 15 000 — с Северного Кавказа и 5000 — из Белоруссии на лесоразработ¬ки, то есть, в северные районы края. Не трудно представить себе их поло¬жение в необжитых районах, куда направлялось и 5000 семей «внутрен¬них переселенцев» и где такого дополнения не ждали. В Казахстан долж¬ны были выселяться 50 000 семей из Поволжья и 10 000 семей из Мос¬ковской области и Ленинградского военного округа (док. Л? 234).
Тогда же СПО ОГПУ представило комиссии Андреева справку о ходе и перспективах операции по выселению раскулаченных за 1931 г. в целом и порайонный план выселения и вселения спецпосленцев с 15 апреля, когда началось «внутреннее переселение» на Урале и до 15 сентября, когда намечалось завершить кампанию 1931 года по депортации раскула¬ченных семей. Выделялось три этапа:
«I. Вывезено с 1 января по 1 мая» 35 287 семей и 3125 глав семей («одиночек»).
«П. Вывозятся с 1 мая по 15 июня» 57 428 семей и 2 тыс. «беглых кулаков».
«III. Предстоит вывезти с 25 мая по 1 сентября 127 тыс. семей».
«Всего [за весь 1931 г.] — 219 715 семей и 2000 человек беглых кула¬ков» (док. № 235).
Как видим, директиву Политбюро от 20 февраля о переселении 200— 300 тыс. семей намечалось выполнить, хотя и с ориентацией на минимум. Характерно, что и план депортации, подписанный, кстати, Штранкфельд-том, был ориентирован на летние месяцы — июнь и июль, когда предла¬галось переселить 164 809 семей из 184 209. На август—сентябрь остава¬лось меньше 20 000 семей.
Ситуация для ОГПУ усложнялась и тем, что все другие государствен¬ные учреждения, обязанные, как предполагалось, обеспечить использова¬ние труда и содержание спецпереселенцев — ВСНХ, ведавший промыш¬ленностью, Наркомат путей сообщения, Наркомснаб, а также Наркомзд-рав и Наркомпрос, оказались не в состоянии выполнять свои функции в спецпоселениях, расположенных не только в необжитых, но и в труднодо¬ступных районах. Не удивительно, что в протоколе заседания комиссии Андреева 15 мая первым пунктом явилось решение о передаче спецпересе¬ленцев полностью в ведение ОГПУ: «Ввиду безобразного использования рабочей силы спецпереселенцев и беспорядка в их содержании хозоргана-ми — передать целиком в ОГПУ хозяйственное, административное и орга¬низационное управление по спецпереселенцам, а также все материальные
36
и денежные фонды, отпущенные на спецпереселение. Предложить ОГПУ для этой цели организовать специальный аппарат управления при ОГПУ и краевых ПП (Сибирь, Урал, Севкрай и Казахстан» (док. Л? 233^.
Решение комиссии Андреева осуществлялось очень быстро. 25 мая 1931 г. на места был разослан меморандум № 387 «о передаче в полное ведение ОГПУ хозяйственного, административного и организационного управления спецпереселенцами »37, 28 мая — указания «по устранению... грубых ошибок... при проведении операции по выселению кулацкого эле¬мента...», а 3 июня — приказ об «обслуживании районов вселения кула¬ков»: «хозяйственное освоение, административное и культурно-бытовое устройство, охрана, оперативное обслуживание и целесообразное исполь¬зование их как в промышленности, так и в сельском хозяйстве» (док. № 238 и 242). Названные меры означали создание в стране второй систе¬мы концентрационных лагерей, не столь жесткой по условиям быта и ха¬рактеру подневольного труда, как ГУЛАГ, но по сущности единой с ней. Полное подчинение спецпоселений управлению ОГПУ было неизбежным. Характерно, что оформление этого акта совершилось без участия высших органов государственной власти. Секретное постановление правительст¬ва — СНК СССР «Об устройстве спецпереселенцев» было принято лишь 1 июля 1931 г.38 Лагерная экономика с подневольным трудом формирова¬лась как закрытая, фактически независимая от формальной системы госу¬дарственного управления, хотя в финансово-экономическом отношении связанная и с государственным бюджетом, и с госпредприятиями, куда передавались продукты практически бесплатного труда.
Передача высланных семей, их бытового устройства и трудовой дея¬тельности под непосредственное управление органов государственной без¬опасности существенно меняло (разумеется, вслед за созданием ГУЛАГа) положение системы ОГПУ в обществе и характер его отношений с партий¬но-государственным руководством. Очень наглядно это проявилось в со¬держании информационных материалов о государственной политике и об¬щественной ситуации в крестьянской среде. Если раньше основной фор¬мой информации ОГПУ о положении в деревне и ее настроениях была сводка фактических сведений, довольно объективная (хотя и с трактовкой в пределах заданной идеологии), то теперь все большее значение приобре¬тает справка о собственной деятельности. В 1931 г. эволюция информате-риалов ОГПУ в указанном направлении только начиналась, однако отчет¬но-информационные справки занимают уже в их общем потоке все боль¬шее место. Документы за июнь 1931 г. представлены, главным образом, справками о выселении раскулаченных семей: справка СПО за сроки с 1 января до 1 июня, то есть, ко дню, объявленному комиссией Андреева началом новой кампании по их депортации; справка ГУЛАГа за срок с 1 по 17 июня; справка СПО за срок с 1 по 22 июня. Была и обстоятельная сводка Особого отдела на 28 июня, содержащая значительный критичес¬кий материал о «грубейших перегибах» и крестьянском сопротивлении, написанная с участием Штранкфельдта (см. док. № 241, 243, 244 и 245).
Главное состояло в другом: приняв на себя управление спецпереселен¬цами, организацией их труда и быта, ОГПУ становилось ответственным за все последствия бесчеловечной сталинской политики: за выбрасывание де¬сятков и сотен тысяч семей, включая детей и стариков, в гибельные для них места — гибельные по всем условиям: природным, хозяйственным, жизненным. На ОГПУ ложилась также ответственность и за невыполне¬ние планов увеличения лесозаготовок, добычи золота и каменного угля.
37
Руководство ОГПУ начинало понимать, что с увеличением численности спецпереселенцев будут возрастать и все скверные последствия, прежде всего вымирание семей, бегство спецпереселенцев и провал плановых за¬даний, а вместе с тем и их личная ответственность за неправильное осу¬ществление «генеральной линии», «за ошибки», «перегибы» и «извраще¬ния».
Сказывались, конечно, и личностные факторы. Сталинская «револю¬ция сверху» еще не завершилась, и в аппарате управления, включая ОГПУ, сохранялись люди, исповедовавшие социализм, видевшие в раску¬лачивании путь к «освобождению» бедноты и верившие в возможность ис¬править «перегибы» и «извращения», пытавшиеся ограничить депорта¬цию раскулаченных семей реальными возможностями их устройства и труда. Среди них оказались и такие работники ОГПУ как Е.Г. Евдокимов и Г.А. Штранкфельдт, выступившие в феврале и мае 1931 г. с рядом важ¬ных документов против безрассудной и бесчеловечной политики раскула¬чивания и депортации сотен тысяч семей в места, где они были обречены на вымирание.
Вполне естественно в этой обстановке появление у руководства ОГПУ стремления ограничить раскулачивание и последующее выселение дейст¬вительными кулаками, которых после 1930 г. должно было остаться очень немного. В начале июля такие деятели ОГПУ решились даже на распоряжения о приостановке выселения, что было равносильно останов¬ке раскулачивания. 6 июля из Новосибирска на имя Сталина, Молотова, Андреева и Ягоды поступило послание от Р.И. Эйхе, сообщавшее о том, что в Западно-Сибирском крае «работа» по выселению 40 тыс. раскула¬ченных хозяйств «в основном закончена», однако «осталось... вновь выяв¬ленных и пойманных ранее бежавших до 3 тыс. кулацких хозяйств. Крайком постановил выселить их на север. ОГПУ 5 июля предложило приостановить выселение. Настойчиво просим разрешить закончить нача¬тую операцию» (док. № 248). Развитием этой линии в поведении руко¬водства ОГПУ явилась рассылка 13 июля 1931 г- почтотелеграммы ОГПУ N° 40545 местным органам за подписью Ягоды и Евдокимова необычного содержания. «[В] связи [с] окончанием операции [по] выселению кулаче¬ства», предлагалось командировать в Москву 16 июля представителя Сек¬ретно-политического отдела, «руководившего выселением кулачества», с обширными материалами, включающими «почтовые данные проведенной операции» (по категориям раскулаченных с указанием численности семей и лиц, обеспеченности высланных «натурфондами», характеристикой по¬литической обстановки, допущенных «перегибов» и т.д.). Они должны были также представить данные о количестве крестьянских хозяйств в целом и кулацких хозяйств на 1 января 1930 г., о количестве репрессиро¬ванных хозяйств («первокатегорники») и количестве «выселенных семей-человек» (2-й категории) за 1930 г. и первую половину 1931 г. со сведе¬ниями о порядке их раскулачивания и репрессирования; о количестве самоликвидировавшихся и бежавших хозяйств и т.д. Требовалось также доставить сведения о количестве наличных «кулацких хозяйств и чело¬век», с трудоспособными мужчинами и без них. Послание заканчивалось требованием: «Командируемые... сотрудники должны иметь исчерпываю¬щие материалы [по] всем данным вопросам» (док. № 251). К сожалению, мы не знаем, состоялось или не состоялось совещание представителей местных органов ОГПУ 16 июля и были ли представлены все требуемые сведения о кулацких хозяйствах за 1930 — первую половину 1931 г.
38
Отнюдь не все деятели ОГПУ занимали подобные позиции. Публикуе¬мая в сборнике докладная записка В.А. Балицкого об итогах выселения кулачества из УССР от 12 июля 1931 г. об успешном выполнении и пере¬выполнении полученного задания (по плану с Украины надлежало высе¬лить 30 тыс. семей, выселили 31 655 семей с населением 131 909 человек, в том числе 46 787 мужчин, 38 764 женщины и 45 858 детей). Описыва¬лась четкая организация и деятельность украинских чекистов и поддерж¬ка со стороны населения (док. № 250). Балицкий знал, какие доклады нужно представлять наверх.
К приближавшемуся дню сбора представителей местных органов — 16 июля — Особый отдел, входивший в состав Секретно-политического управления ОГПУ, подготовил первую и единственную известную нам, общую для страны в целом, «Справку о раскулачивании и выселении рас¬кулаченных с 1 января 1930 г. по 1 июля 1931 г.», датированную 15 июля. Это статистическая таблица, составленная в соответствии с по¬сланием руководства ОГПУ от 1 июля. Мы уже обращались к таблице от 15 июля 1931 г. и при оценке правомерности использования данных пере¬писи населения 1926 г. о численности крестьянских хозяйств и их кулац¬кой части, а также при определении общего количества раскулаченных и высланных хозяйств за 1930 г. К сожалению, аналогичных данных за первую половину 1931 г. в таблице нет. Сведения о раскулаченных с 1931 г. практически во всей известной нам документации ОГПУ ограни¬чиваются почти исключительно выселенными семьями.
Сведения за первую половину 1931 г. носят предварительный харак¬тер, что отражается в наименовании, например, графы о выселенных се¬мьях: «С 1.01. по 1.07.1931 г. вместе с разрешенными к выселению». Суммарный итог этой колонки — 237 687 семей — вдвое превышает ре¬зультаты депортации за весь 1930 г. Здесь мы вновь сталкиваемся с ха¬рактерной для сталинского руководства манерой: местные власти — ис¬полнители «генеральной линии» — проявляют стремление к превышению заданий, а центральная власть ограничивает эти стремления, устанавли¬вает «ограничительные контингенты» (в 1937 г. даже «лимиты»). Заявки с мест на «выселение кулаков в 1931 г.» по стране в целом составляли 344 820 хозяйств-семей, а «было разрешено» выселить 229 581. Какая точность! — До единицы! Установленная норма оказалась превышенной на 8106 семей уже в первом полугодии (док. № 253).
Тем не менее в той же таблице мы находим критические замечания в адрес местных органов по поводу преуменьшения общей численности ку¬лацких хозяйств по данным на 1 июля 1930 г. (на Украине вдвое!). Ха¬рактерно также отсутствие в таблице сведений о состоянии еще считав¬шихся кулацкими хозяйств, что требовалось в почтотелеграмме от 13 июля. Между тем в единственной найденной справке об итогах выселе¬ния содержатся важные сведения: на Украине из остававшихся в местах прежнего жительства 17 262 кулацких хозяйств имели трудоспособных мужчин всего 6905, «осели» в колхозах — 1060, «проникли» в промпред-приятия — 9285 (док. № 252). Сведения* подобного рода, собиравшиеся Штранкфельдтом, в рассматриваемую таблицу не попали. Использование статистики в данном случае преследовало и вполне практическую цель:
* Сведения названной справки не исчерпывались приведенными здесь. Там давалась ин¬формация и о репрессиях, и о выселении, и о побегах. Дальнейший поиск справок может дать очень полезный материал для исследования.
39
определить, «какое количество кулацких хозяйств еще должно оставать¬ся...» для дальнейшего раскулачивания и выселения. На 1 июля 1931 г. их насчитали всего 309 732 (док. № 253).
Попытка хоть в какой-то мере ограничить контингент раскулачивания и выселения оказывалась в прямом противоречии со сталинскими намере¬ниями и привела к административной расправе с причастными к этой по¬пытке деятелями ОГПУ. 25 июля 1931 г. на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) Сталиным был поставлен вопрос об «ОГПУ». В протоколе не на¬званы другие участники обсуждения. Вероятнее всего, Сталин просто про¬диктовал решение о смещении Ягоды с должности первого заместителя председателя ОГПУ на должность второго. Первым заместителем назна¬чался А.И. Акулов, до этого не работавший в ОГПУ. Появилась долж¬ность третьего зама, которым стал В.А. Балицкий. В состав коллегии ОГПУ вводились проверенные исполнители сталинской воли А.Х. Арту-зов, Я.С. Агранов и П.П. Булатов (последний переводился из аппарата ЦК и ставился «во главе отдела кадров ОГПУ»). Из состава руководства ОГПУ устранялся ряд крупных работников, в том числе Евдокимов39. 5 августа 1931 г. Политбюро вновь рассматривало «Вопросы ОГПУ» и приняло решения, увеличившие репрессивные полномочия ОГПУ. Комис¬сии в составе Сталина, Кагановича, Орджоникидзе, Андреева и Менжин¬ского поручалось «составить комментарий к решениям ЦК об изменениях в составе ОГПУ и перемещениях некоторых членов коллегии ОГПУ... Предложить секретарям обкомов, крайкомов, нац. ЦК сообщать об этих комментариях узкому собранию актива работников ГПУ в областях, краях, республиках»40. На следующий день — 6 августа 1931 г. — опро¬сом членов Политбюро было утверждено письмо секретарям нац. ЦК, крайкомов и обкомов, разосланное за подписью Сталина. В этом письме ЕВДОКИМОВ, С.А. Мессинг, М.Н. Бельский и Я.К. Ольский были обвинены в том, что «вели внутри ОГПУ совершенно нетерпимую групповую борьбу против руководства ОГПУ», «...распространяли... слухи о том, что дело о вредительстве в военном ведомстве является дутым делом» и «расшатыва¬ли тем самым железную дисциплину»41. Как обычно, в сталинских доку¬ментах такого рода предъявляемые обвинения меньше всего отражали действительные причины расправы. Изложенная выше динамика событий позволяет считать их напрямую связанными с попытками ограничить произвол и бесчеловечность раскулачивания и выселения крестьянских семей.
Отметим, что Евдокимов был отправлен полномочным представителем ОГПУ в Среднюю Азию, «дав ему специальное поручение разоружения банд». Г.А. Штранкфельдт был удален из ОГПУ на мелкие должности в ПП Москвы. Г.Г.Ягоду продержали на должности второго зама больше года — до сентября 1932 г., когда он стал вновь первым заместителем42, получившим урок беспрекословного выполнения указаний вождя.
В содержании и характере политической информации от системы гос¬безопасности высшему руководству начались коренные перемены. И хотя традиция сообщать «наверх» обо всем враждебном, неправильном, небла¬гополучном изживалась медленно, но с июля—августа 1931 г. информа¬ционная система ОГПУ все в большей мере подчиняется задаче сообщать, главным образом то, что требуется «верхами». По раскулачиванию, на¬пример, информация стала приобретать характер учрежденческих отчет¬ных докладов и справок о выполнении заданий по переселению раскула¬ченных семей и использованию их рабочих рук.
40
Сталинская директива от 20 февраля была выполнена. Общая числен¬ность высланных семей за время с 1 января по 30 сентября 1931 г. соста¬вила 265 026 с населением в 1 243 860 человек. Были еще и «кулаки, переселенные внутри областей»: за январь—сентябрь 1931 г. таковых ока¬залось 103 208 по числу семей и 469 470 человек по йаселению. Вместе с высланными в 1930 г. общая численность спецпереселенцев на 30 сентяб¬ря 1931 г. составила 517 665 семей с населением в 2 437 062 человека (док. № 268 и 269).
Мы не знаем, сколько из этих семей сохранилось, сколько из выслан¬ных лиц осталось в живых, а сколько погибло и исчезло. Без всякого со¬мнения — много. Достаточно взглянуть на состав спецпереселенцев, чтобы понять неизбежность массовых болезней и смертей. 15 октября Ста¬лину была передана краткая справка о количественных результатах высе¬ления «из районов сплошной коллективизации». Справка не охватывает всей территории и поэтому ее общий итог за 1930—1931 гг. ограничен — 240 757 семей. Однако, эта справка дает ценнейшие сведения о составе высланного населения: мужчин — 366 583, женщин — 337 487 и детей — 454 916 (док. № 271). Нужно учесть, что, с одной стороны, мальчишки и девчонки в 15—16 лет зачислялись в разряды взрослых мужчин и жен¬щин, а, с другой стороны, в работающих разрядах оказывалось немало стариков.
После июльских решений Политбюро среди документов ОГПУ уже не могло быть подобных письму Толмачева или справкам Штранкфельдта. Однако действительность все же не могла не пробиваться в отчетные ин¬формации соответствующих ведомств. И спецсводки, и справки СПО ОГПУ, и докладные записки ГУЛАГа, и протоколы Комиссии ЦК по спец¬переселенцам не сообщали о сколько-нибудь значительном улучшении си¬туации в районах вселения: «Севкрай: ...в хозяйственном их устройстве бездеятельность. Больные вопросы: продснабжение, отсутствие одежды, обуви, полное отсутствие медикаментов... Урал: ...Жилища не постро¬ены... Сибкрай: ... Строительство поселков сорвано...» (док. № 266. См. также док. № 259, 260, 262, 263 и др.).
Положение большинства спецпереселенцев в наступающую зиму 1931/32 г. оказывалось таким же, как и в предыдущую зиму. ОГПУ при¬ходилось вновь и вновь разрешать «передачу» детей и стариков нераску¬лаченным родственникам, что неизбежно сопровождалось побегами. По сведениям на 1 сентября 1931 г., общее число спецпереселенцев составля¬ло 1 365 858 человек, число бежавших (теперь уже из всех районов их размещения) — 101 650, из которых было задержано — 26 734. В доку¬менте, откуда взяты эти данные, перечислялись причины побегов, как «массового явления»: «материально-бытовое неустройство..., отсутствие (!) питания, произвол администрации.., мнения, что их выслали на физичес¬кое уничтожение (!), ...разъединение глав от своих семей и отсутствие должной охраны...» (док. № 270). В конце ноября — начале декабря 1931 г. руководство ОГПУ начинает осознавать необходимость «в срочном порядке» обратиться в ЦК партии, поскольку «бегство высланных кулац¬ких семей принимает массовые размеры» и «требует оперативных мер»43.
Проблема была решена по-сталински. 29 декабря 1931 г. на места стал рассылаться циркуляр № 290165, которым отменялись все прежние рас¬поряжения ОГПУ, разрешавшие из-за «большой детской смертности и трудности содержания нетрудоспособных передавать на иждивение и вос¬питание родственников детей до 14 лет, а также стариков свыше 60 лет».
41
Циркуляр предписывал: «в данный момент, ввиду улучшения положения с устройством спецпереселенцев.., массовые передачи детей и стариков не производить, допуская такую передачу только в исключительных случа¬ях» и «только с ведома и разрешения полномочных представителей ОГПУ». Циркуляр от 29 декабря был подписан тем же замначем ГУЛАГа М.Д. Берманом, что и цитированная выше сводка от 1 сентября, с прямо противоположными оценками ситуации.
Мы должны были с такой обстоятельностью рассмотреть документы сборника, связанные с высылкой раскулаченных семей и их положением в качестве спецпереселенцев, поскольку именно с них начались глубокие изменения в информационной деятельности ОГПУ. Потребовалось специ¬альное исследование решений сталинского Политбюро за февраль — март и июль — август 1931 г., чтобы выяснить причины и характер изменений в ОГПУ, отразившихся в первую очередь на содержании информационных материалов, исходивших из этой системы. Элементы тревоги, сообщения о негативных последствиях действий властей на местах, о необходимости исправления политики исчезают, и это проявилось в информдокументах о деревне второй половины 1931 г. Выше уже отмечался отчетно-учрежден¬ческий характер информации о выселении, устройстве и использовании труда спецпереселенцев, их настроениях и поведении. В полной мере такой характер этой категории документов проявился к концу года (см. док. № 273 и 277).
Значительному изменению с осени 1931 г. стала подвергаться и инфор¬мация о крестьянском сопротивлении. В публикуемых нами сводках, справках и докладах о политическом положении в деревне, о коллективи¬зации и раскулачивании, о хлебо- и скотозаготовках в разных районах страны присутствуют сведения и о крестьянском сопротивлении насилию с конкретными характеристиками участников массовых выступлений, их требований и действий. В составе документов есть и специальные справки о массовых выступлениях в Среднем и Нижнем Поволжье, на Украине (док. № 209, 215, 254). Больше того, исследователь найдет здесь обоб¬щающую справку СПО ОГПУ «О характере и динамике массовых антисо¬ветских проявлений в деревне с 1 января по 1 октября 1931 г.» (док. № 272) с обстоятельными статистическими данными, организованными по типу таблиц известной докладной записки того же СПО ОГПУ «О фор¬мах и динамике классовой борьбы в деревне в 1930 году»44.
Среди известных нам документов это последняя информация об основ¬ных формах крестьянского сопротивления (массовые выступления, тер¬рор, распространение листовок), охватывающая все районы страны и от¬ражающая их динамику из месяца в месяц. Особый интерес представляют массовые выступления, определяющие характер и силу сопротивления в целом. Беспощадная расправа с участниками массовых выступлений в 1930 г., расстрелы и лагеря для «первокатегорников», высылка раскула¬ченных по «второй категории» и разорение тех, кто попал в «третью кате¬горию». Из деревни устранялись социально-активные личности — именно они первыми попадали под удар независимо от принадлежности к кула¬кам, середнякам или беднякам. Все это в совокупности объясняет и сокра¬щение масштабов массовых выступлений, и утрату их активности.
Практически все массовые выступления крестьян являлись ответами на действия власти. Очень характерно, что в 1931 г. на первом месте по численности оказались выступления, вызванные «мясозаготовками» (точ¬нее было бы сказать «скотозаготовками», поскольку у крестьян за бесце-
42
нок забирали скот, который заготовители отправляли на бойни), — 456 выступлений. Это первенство понятно: сохранение домашнего скота было последней надеждой на выживание крестьянской семьи. Второе место по численности массовых выступлений (259) заняли попытки защи¬тить раскулачиваемых, выселяемых и подлежащих «изъятию АСЭ» — против насилия над односельчанами — попытки практически всегда без¬успешные*. Затем шли массовые выступления, вызванные продовольст¬венными затруднениями (251) и хлебозаготовками, то есть продзатрудне-ниями в ближайшей перспективе (213), коллективизацией (196) и т.д. По сравнению с 1930 г. произошло резкое сокращение массовых выступлений в деревне: за первые девять месяцев 1930 г. в ОПТУ насчитали тако¬вых — 13 264, а в 1931 г. — всего 1837 (док. № 272).
Отметим и очень характерные перемены поведения раскулачиваемых крестьян в июне—июле 1931 г. Были факты сопротивления, когда «кула¬ки, намеченные к выселению, сами поджигали свои хозяйства» и бежали в города, на стройки, в другие районы. Но связанные семьями чаще всего бежать не могли, «одевали по две пары белья и, приготовив все свое иму¬щество для отъезда, по несколько ночей подряд, сидя одетыми, ожидали выселения». Наконец, отмечались случаи «добровольной явки кулаков без конвоя на сборные пункты с мотивировкой, что дома жить все равно не¬возможно» (док. № 244). Спад сопротивления объясняется игнорировани¬ем сталинского руководства крестьянского отношения к происходившему. Наращивание грубого произвола в политике и практике коллективиза¬ции, раскулачивания и хлебозаготовок продолжалось.
Сокращение объема информации о сопротивлении деревни сопровожда¬лось принципиальными изменениями в ее содержании. Освещение причин массовых выступлений с протестом, а тем более с прямым противодейст¬вием, отступает на задний план или снимается совсем. Все сводится к враждебной антисоветской деятельности «к/р элементов». В сборнике есть документы, наглядно демонстрирующие начавшуюся замену объективной информации об обстоятельствах, вызвавших массовое выступление, сооб¬щением об «организаторах» этого выступления. Таковы информации о массовом выступлении спецпереселенцев в Парбигской комендатуре На-рымского края 28—31 июля 1931 г. В первой, известной нам, спецсводке Особого отдела для руководства ОГПУ не только назывался возглавивший выступление Усков («бывший заводчик»), но излагались и объективные причины: «На участках Парбигской комендатуры продовольственных за¬пасов нет. Последние выдавались посуточно. Были перебои. Последние 10 дней на ряде участков не было соли. Паек до последних дней выдавал¬ся в размере только 300 г муки на каждого едока. Хозяйственно пересе¬ленцы не устроены. Живут исключительно в шалашах, жилых построек не имеется»45.
* Приведем примеры типичной ситуации, отмечаемой почти повсеместно: «...21 июня с.г. в дер. Козлове... во время проведения выселения колокольным набатом у дома кулака... со¬бралась толпа женщин, около 150 чел., и запретила бригаде производить выселение. На место выехал начальник... оперсектора ОПТУ для расследования и принятия мер, обеспечи¬вающих продолжение работ по выселению...
...21 июня с.г. в дер. Трегузово толпа из 4-х соседних деревень, около 100 чел., не до¬пустила бригаду проводить работу по выселению кулаков. Воспользовавшись этим... кулац¬кие семьи скрылись из села. Райуполномоченным ОГПУ ведется расследование». И т.д. (Док. № 245.)
43
Два других документа с информацией о событиях в Парбигской комен¬датуре относились к середине августа и адресовались не только для руко¬водства ОГПУ. В справке ГУЛАГа бегло упоминалось о причинах «бунта»: «...вследствие хозяйственного неустройства, перебоев в питании и нали¬чия активных к/р элементов (заводчик Усков и др.)». В другом, адресо¬ванном высшему руководству, о положении спецпереселенцев не упомина¬лось, причины восстания сводились к инициативе и руководству «группы кулацкого к/р актива во главе со спецпереселенцем Усковым (быв. владе¬лец заводов)». Там, на сибирском севере, они пытались «...развернуть свою к/р деятельность... для повсеместного и одновременного выступле¬ния и свержения соввласти, намечавшегося на первые числа августа» (?!) (док. № 260, 261).
В том же направлении меняется характер и содержание информации ОГПУ по другим сторонам сельской жизни, хотя не так разительно и бы¬стро, как о выселении раскулаченных семей и их судьбах. Документы о коллективизации, колхозах и совхозах, машинно-тракторных станциях, состоянии отраслей сельского хозяйства, особенно животноводства, содер¬жат весьма конкретные и полезные для исследователя сведения (см. док. № 197, 198, 199, 200, 208, 213, 217, 218, 244, 247, 264, 267, 274). Отме¬тим также довольно редкую информацию «о положении и настроениях 25-тысячников» (док. № 214) или «о положении деревенского учительст¬ва» (док. № 216), к которым в дальнейшем ОГПУ утратит интерес, разу¬меется, как к общественным категориям, а не к обнаруженным в их среде «враждебным элементам». Отмеченные особенности информационных ма¬териалов 1930—1931 гг. получат дальнейшее развитие в 1932—1934 гг., которым будет посвящена вводная статья ко II книге третьего тома насто¬ящего издания.
Сталинское руководство отбрасывало объективную информацию о ре¬зультатах и последствиях своей политики. В информации о деревенских событиях и настроениях объяснение и оценка стали носить односторон¬ний, заданный сверху характер, сводивший все к враждебной деятельнос¬ти кулаков и антисоветских, контрреволюционных сил. Приписывание трудностей и неудач враждебным силам в информационных документах ОГПУ имело место и раньше, однако это не исключало конкретной харак¬теристики событий, настроений и действий, сообщения об их действитель¬ных причинах.
Положение стало быстро меняться после февраля 1931 г., когда группа деятелей ОГПУ, не утративших иллюзий, попыталась посредством объек¬тивной информации побудить сталинское руководство считаться с реаль¬ными возможностями и реальными последствиями политики массовых репрессий. Ликвидация 5 марта 1931 г. информотдела, как специального подразделения в системе ОГПУ, вела и к свертыванию фактических сооб¬щений, и к однозначному их объяснению в соответствии со сталинской «генеральной линией»: основным источником трудностей и жертв стали «враги народа», а основным средством их устранения — репрессии, пере¬раставшие в кровавый террор.
В. Данилов, Н. Верт, А. Берелович, Л. Самуэльсон
44
1 См.: «Московские новости». 2001. 18—24 декабря. № 51. С. 20.
2 См.: Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ. 1918—1939: Документы и ма¬
териалы. Т. 2. 1923—1929. М., 2000. С. 642—1021.
3 См.: Ильиных В.А. и Ноздрин Г.А. Очерки истории сибирской деревни. Но¬
восибирск, 1995. С. 68, 235.
4 Исторический архив. 1994. № 4. С. 147—152; Трагедия советской деревни.
Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы. Т. 2. М., 2000.
С. 126—130.
5 Центральный архив Федеральной службы безопасности Российской Федера¬
ции (далее — ЦА ФСБ РФ). Ф. 2. Оп. 8. Д. 3. Л. 18.
6 См.: Сталин И.В. Сочинения. Т. 12. М., 1949. С. 191—199.
7 См.: Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 303—305.
8 Там же. С. 365—370.
9 См.: Документы свидетельствуют. Из истории деревни накануне и в ходе кол¬
лективизации. 1927—1932 гг. М., 1989. С. 329—330.
10 См.: Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 354, 377—382.
11 Viola L. A Tale of Two Men: Bergavinov, Tolmachev and the Bergavinov Com¬
mission // Europe-Asia Studies. Vol. 52. № 8, 2000. P. 1449—1466.
12 См.: Данилов В.П. Альтернатива сталинизму в их историческом значении //
«Кто и куда стремится вести Россию?..»: Международный симпозиум. 19—20 ян¬
варя 2001 г. М., 2001. С. 63—65.
13 Милосердое Семен. России чистая душа... Избранная лирика. Тамбов, 1993.
С. 105.
14 ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 20. Л. 284.
15 ЦА ФСБ РФ. Ф. 66. Оп. 1. Д. 200. Л. 131—133.
16 Danilov V., Berelowitch A. Les documents de la VCK—OGPU—NKVD sur la
campagne sovietique. 1918—1939 // Cahiers du Monde russe. 1994. Vol. XXXV.
№ 3. Juil. — Sept. P. 663—682. См. также: Советская деревня глазами ВЧК—
ОГПУ—НКВД. Т. 1. 1918—1922. М., 1998. С. 18; Трагедия советской деревни...
Т. 2. С. 787—808.
17 ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 3. Л. 17.
18 Пителинские события весьма обстоятельно освещены в сборнике документов
«Рязанская деревня в 1928—1930 гг. Хроника головокружения. Документы и ма¬
териалы». М.; Торонто, 1998. С. 703.
19 Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 1. С. 18.
20 Там же.
21 Народное хозяйство СССР: Статистический справочник. М.; Л., 1932.
С. 152—153.
22 Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 1. С. 18.
23 Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 636—641; 842.
24 Российский государственный архив социально-политической истории (да¬
лее — РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 3. Д. 808. Л. 10.
25 Народное хозяйство СССР. С. 121, 122, 153, 338—339.
26 ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 8. Д. 267. Л. 1.
27 См.: Трагедия советской деревни... Т. 2. С. 809—810.
28 Данилов В.П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование,
хозяйство. М., 1977. С. 21, 213, 221.
29 Тяжесть обложения в СССР. Социальный состав, доходы и налоговые плате¬
жи населения Союза ССР в 1924/25, 1925/26 и 1926/27 гг. М., 1929. С. 74—77.
30 Госплан СССР. Сдвиги в сельском хозяйстве СССР между XV и XVI партий¬
ными съездами. М.; Л., 1932. С. 100.
45
31 Трагедия советской деревни. Т. 3. М., 2001. С. 90. См. также: РГАСПИ.
Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 137.
32 Раскулаченные спецпереселенцы на Урале. (1930—1936 гг.): Сб. документов.
Екатеринбург, 1993. С. 16, 77—79.
33 См.: Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 2. С. 1039.
34 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 9. Л. 161.
35 См.: Постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «О кулаках» за 1931 г., опубли¬
кованные Г.М. Адибековым. Исторический архив. 1994. № 4. С. 152—172.
36 ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 9. Д. 550. Л. 165.
37 См.: примечание № 137.
38 ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 379а. Л. 101—103.
39 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 10. Л. 127.
40 Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 890. Л. 1—2.
41 Там же. Д. 841. Л. 5, 9.
42 См.: Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР. Генеральный комиссар
госбезопасности: Сб. документов. Казань, 1997. С. 18; Кто руководил НКВД.
1934—1941: Справочник. М., 1999. С. 460.
43 ЦА ФСБ РФ. Ф. 2. Оп. 10. Д. 509. Л. 73, 75, 82—82об и др.
44 См.: Danilov V., Berelowitch A. Op. cit. Vol. LXVI. № 1. P. 17—27; Советская
деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД... Т. 1. С. 17—18; Трагедия советской де¬
ревни... Т. 2. С. 787—808.
45 См.: также примечание № 142.
Информационные материалы ОГПУ—НКВД 331930—1934гг.
Первая половина 30-х годов в советской историографии была названа периодом наступления социализма по всему фронту. Новый курс сталин¬ского руководства сопровождался развертыванием сплошной коллективи¬зации крестьянских хозяйств и раскулачиванием их значительной части. Углубление социально-политического размежевания в советской деревне стало причиной волнений, вспышек крестьянского недовольства, актов насилия и бандитских проявлений. В условиях перехода страны к форси¬рованию индустриализации и коллективизации органы госбезопасности, обеспечивая курс партийного руководства, стали более активно участво¬вать в политических кампаниях, в операциях по борьбе с «вредителями» чуть ли не во всех отраслях промышленности и сельского хозяйства, в сфере науки и художественного творчества. Было сфабриковано так назы¬ваемое дело «Трудовой крестьянской партии» (ТКП), по которому привле¬кались видные ученые-аграрники Н.Д. Кондратьев, А.В. Чаянов, Н.П. Макаров и др., а по делам «Промпартии» и «Союзного бюро меньше¬виков» — Л.К. Рамзин, В.Г. Громан, Н.Н. Суханов. 6 августа 1930 г. И.В. Сталин писал В.М. Молотову: «Я думаю, что следствие по делу Кон¬дратьева—Громана—Садырина нужно вести со всей основательностью, не торопясь. Это дело очень важное... Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев нужно обязательно расстрелять»1. По его мнению, их призна¬ния могли бы быть «серьезным успехом ОГПУ»2. Дело шло к так называ¬емому «большому террору», захлестнувшему страну во второй половине 30-х годов.
В соответствии с постановлением ЦИК и СНК СССР от 1 февраля 1930 г. «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройст¬ва сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством» органам ОГПУ, как отмечено в прилагаемой к нему специ¬альной инструкции, ставилась срочная задача по оперативному обеспече¬нию выселения бывших помещиков и кулаков в отдаленные районы стра¬ны, пресечению деятельности всех кулацких антисоветских организаций и групп, а также по борьбе с вооруженными кулацкими выступлениями и бандитизмом3. Для проведения вышеуказанных мероприятий уже 4 фев¬раля 1930 г. Совнарком выделил «на совершенно секретные расходы ОГПУ» 37 млн рублей4.
Как же отразились все указанные выше перемены в стране и в системе органов безопасности на информационной работе ОГПУ, в частности, на характере информационных документов?
Во введении к предшествующему тому этого сборника указывалось, что в документах до 1930 г. «прослеживается эволюция самих сводок как «жанра» — как информационных документов, предназначенных для выс¬шего руководства страны»5. Несмотря на некоторые изменения в системе госинформации, налаженной чекистами в начале 20-х годов, отдел инфор¬мации и политконтроля ОГПУ и после отмены в 1930 г. ежемесячных об¬зоров продолжал готовить и направлять наверх сводки, справки и донесе-
47
ния по всему спектру деревенских проблем. По-прежнему отдел волновали вопросы оперативности и качества информационных документов и на места направлялись указания об упорядочении и конкретизации сведе¬ний.
С 1928 г. штат отдела колебался в пределах 100 человек. Личный со¬став при подготовке информации руководствовался циркулярным пись¬мом ОГПУ от 14 июня 1928 г. № 167/ИНФО о введении табеля телеграф¬ных и внеочередных донесений, а также почтотелеграммой от 19 марта 1929 г. № 56/ИНФО, которая в рамках указанной выше директивы № 167, требовала «упорядочить информацию об антисоветских активных проявлениях в деревне»*5.
Обработку и контроль за поступающей с мест информацией с декабря 1929 г. осуществляли 2-е и 9-е (позднее 7-е и 1-е) отделения отдела, штаты которых включали от 33 до 25 человек7. Основной костяк специа¬листов, активно участвовавших в информационно-аналитической работе, в начале 30-х годов сохранялся, менялись начальники. В 1930 г. начальни¬ком ИНФО и ПК вместо Н.Н. Алексеева был назначен его помощник И.В. Запорожец, а начальник 2-го отделения отдела М.А. Герасимова ут¬верждена в должности помощника начальника отдела. В июле 1930 г. на имя члена коллегии и начальника Секретно-оперативного управления ОГПУ Е.Г. Евдокимова был направлен рапорт руководства отдела о поощ¬рении сотрудников ИНФО. Так как полномочные представители ОГПУ хо¬датайствовали о награждении своих сотрудников только за усйехи в рас¬крытии контрреволюционных организаций, а в рапорте отмечалось, что «инфисты никак не попадают в приказы», Евдокимов доложил об этой «несправедливости» зам. председателю ОГПУ Г.Г. Ягоде и получил его поддержку**.
Как и прежде, названия и содержание всех видов информационных до¬кументов определяли табели срочных (телеграфных, внеочередных) доне¬сений, которые объявлялись приказами и циркулярами ОГПУ. Действую¬щими нормативными документами предусматривалось, чтобы вся инфор¬мация «по важнейшим антисоветским проявлениям в городе и деревне», в рамках упомянутой выше директивы № 167, поступала не только в пол¬номочные представительства, которые отвечали за быстроту и четкость сбора информационных сведений о положении на местах, но и одновре¬менно, в копиях, направлялась в центр в распоряжение ИНФО. Эти сроч¬ные, внеочередные донесения относились к следующим фактам: массовые выступления; политические убийства советских и партийных работников; разгромы, поджоги совхозов и колхозов, советских учреждений, коопера¬тивных и общественных организаций; диверсии, аварии и пожары (по го¬родским предприятиям); межнациональные столкновения.
Кроме того, информационные аппараты полномочных представи¬тельств ОГПУ обязывались направлять сведения почтотелеграммами в 2-х экземплярах (а подробности — по телеграфу): о распространении листо¬вок, о различных антисоветских проявлениях, о продовольственных за¬труднениях, а также о межнациональных, в том числе и «пограничных земельно-пастбищных, конфликтах ».
Что касается упорядочения специфически деревенской информации, то местные органы обязывались более строго подходить к передаче цифрово¬го материала в докладных записках и следить за тем, чтобы сообщаемые фактические данные в сумме соответствовали статистическим. На это об¬стоятельство строго указывали из центра, иначе ОГПУ не могло опериро-
48
вать твердыми цифрами, характеризующими антисоветское движение в деревне. Следовало ежемесячно посылать в 7-е отделение ИНФО так назы¬ваемые перечни всех случаев террора, массовых выступлений, распростра¬нения листовок и вновь выявленных группировок. Каждая форма антисо¬ветского проявления должна была сопровождаться указанием на место и дату события, на существо дела, на какой почве совершено преступление, кто совершил, вдохновители и, наконец, кто вел следствие, каково коли¬чество арестованных, как реализовано дело (суд и т.д.), приговор, где ви¬новные и т.п.
Табель срочных донесений по линии ИНФО, который был подготовлен в 1930 г. для работы и на 1931 г., по существу повторял директиву № 167 от 14 июня 1928 г., которая вновь была упомянута в Циркуляре ОГПУ № 360/ИНФО от 10 декабря 1930 г.9. К числу внеочередных были отнесе¬ны сообщения по прямому проводу, а донесения по почте и телеграфу не отменялись. При наличии антисоветских акций в виде распространения листовок, сами листовки следовало прилагать к почтотелеграммам немед¬ленно по получении.
Спецсводки по заготовке хлеба и посевным кампаниям должны были направляться в сроки, предусмотренные спецдирективами, объявлявши¬мися приказами ОГПУ от 20 июля 1928 г. № 192 и от 20 января 1929 г. № 17, в частности, 3 раза в год — к 1 февраля, 1 мая и 10 октября. Та¬бель предусматривал подготовку и других спецсводок: по политическому состоянию пограничной полосы (1 раз в квартал, к 6 числу); по западным и восточным национальным меньшинствам (3 раза в год — к 16 марта, 18 июля и 16 сентября); о состоянии кулацких поселков расселенцев 3-й ка¬тегории и их настроениях (ежемесячно к 5 числу); о состоянии кулацкой ссылки (1 раз в месяц, к 29 числу). В практике на основании других нор¬мативных документов готовились специфические оперативные разведсвод¬ки по проявлениям бандитизма и по конкретным операциям ОГПУ. Кроме того, готовились оперативные сводки об активных антисоветских проявлениях (ежемесячно к 19 числу) и в соответствии с циркуляром ОГПУ от 10 мая 1930 г. № 138/ИНФО — ежемесячные сводки по деревен¬ской и отдельно кулацкой корреспонденции, по письмам красноармейцев и личного состава войск ОГПУ.
Табель предусматривал значительное число докладных записок: по антисоветским проявлениям в деревне (2 раза в год, например, за 1930 г. — к 20 февраля 1931 г., а за время с 1 января по 1 августа 1931 г. — к 25 августа 1931 г.); о ходе и итогах перевыборов в советы (по срокам спецдиректив); по кооперации (1 раз в год, к 25 апреля); о сельской ин¬теллигенции (1 раз в год, к 28 февраля); по бывшим красным партизанам (1 раз в год, к 7 февраля); о состоянии низового советского аппарата (2 раза в год — к 19 июня и 19 декабря); по казачеству (1 раз в год, к 20 июля). При подготовке информационных документов Отдел информа¬ции и Политконтроля по-прежнему использовал доклады, справки и свод¬ки, которые поступали из КРО, ЭКУ, ТО и других отделов.
С 1930 г. в ОГПУ начались большие преобразования, которые мотиви¬ровались угрозой вооруженной интервенции против СССР и активизацией антисоветских элементов внутри страны. Начавшаяся перестройка в орга¬нах ОГПУ повлекла значительные изменения в характере деятельности и в структуре спецслужбы, немалое значение имели изменения во внешне¬политической обстановке (экономический кризис, приход к власти в ряде стран фашистских режимов), а также — «революция сверху», начавшая-
49
ся в советской деревне и вызвавшая колоссальные экономические и соци¬альные потрясения внутри СССР.
10 сентября 1930 г. председатель ОГПУ В.Р. Менжинский подписал приказ о расформировании Контрразведывательного и Восточного отделов и передаче их функций в Особый отдел ОГПУ. Как записано в докумен¬те — «в целях объединения всей оперативной работы по борьбе со шпио¬нажем, белогвардейско-кулацкой и повстанческой контрреволюцией, как в самой армии, так и вне ее, главным образом, на селе и в национальных районах»10.
В приказе отмечалось, что объединение контрразведывательных под¬разделений направлено на создание «мощного чекистского аппарата, при¬способленного и на военное время по типу особых отделов периода граж¬данской войны», что позволит устранить существующий параллелизм и разобщенность в органах ОГПУ, в том числе вызванный ликвидацией ок¬ругов и новым районированием. На следующий год постановлением Пре¬зидиума ЦИК СССР от 17 сентября 1931 г. Реввоенсовет республики был лишен права ставить перед Особым отделом ОГПУ какие-либо задачи и контролировать их выполнение.
Поменялась структура чекистских аппаратов и на местах. В районах были созданы районные отделения, а в городах — городские отделы (отде¬ления) ОГПУ. В районах, где не предусматривалось функционирование районных и городских отделений, были учреждены аппараты районных уполномоченных ОГПУ. Вместо бывших окружных отделов образованы оперативные сектора, которые руководили деятельностью нескольких рай¬онных отделений или районных уполномоченных, контролировали их ра¬боту.
В сложившейся ситуации назревали изменения и в области информа¬ционно-аналитической работы. Так, еще в ноябре 1929 г. помощник на¬чальника Информационного отдела и политконтроля С.Н. Маркарьян, ку¬рировавший цензуру писем, в записке на имя Г.Г. Ягоды доказывал, что «слияние ПК и ИНФО доказало нежизненность и искусственность такого объединения»11, но его не поддержали и на следующий год в штате Отде¬ла его не оказалось.
В самом начале этого же года в приказе ОГПУ от 19 января Г.Г. Ягода утвердил две формы отчетности местных органов, которые направлялись в Секретный отдел ОГПУ и его полномочные представительства12. Приказ предусматривал срочную отправку в центр внеочередных донесений по фактам антисоветских выступлений, в частности, в деревне. При наличии захваченных (в ходе оперативных мероприятий) листовок, воззваний и брошюр, они, наряду с негласными сообщениями или протоколами пока¬заний задержанных, должны были немедленно направляться в отдел. Кроме того, 1 раз в три месяца в 3-е отделение Секретного отдела следова¬ло готовить доклады в виде сжатых обзоров политического состояния де¬ревни, в которых необходимо было освещать политические настроения среди различных слоев крестьянства, давать характеристику заведенных по антисоветским проявлениям дел, показывать динамику или «движе¬ние» террористической деятельности кулачества, о мерах борьбы с этим явлением, о работе судов и так далее. Приказ требовал, чтобы доклады в СО ОГПУ писались «сжато, деловито, без лишних слов, без ненужных рассуждений, исключительно по фактическим материалам»13.
5 января 1931 г. в телеграмме № 5, подписанной Г.Г. Ягодой и помощ¬ником начальника ЭКУ М.И. Гаем, в целях, как утверждалось, предот-
50
вращения актов вредительства в области товароснабжения, предлагалось срочное изъятие исходящих документов из хозорганов и торговых отделов местных отделений Центросоюза, Наркомторга и Госбанка по завозу на места промтоваров, отоваривания хлебных, сырьевых и других заготовок в отношении лиц, изобличенных как меньшевики14. Наличие таких доку¬ментов, без всякого сомнения, было необходимо в связи с процессом по делу «Союзного бюро ЦК РСДРП (меньшевиков)».
Эти примеры показывают, что руководство ОГПУ в большей степени интересовали не аналитические, а конкретные материалы, которые могли быть использованы в кампаниях по борьбе с кулаками и вредителями, якобы связанными с антисоветским подпольем и зарубежными центрами. Как выяснилось позднее, в процессе реабилитации жертв политических репрессий, такого подполья в стране не существовало, а возмущения среди крестьянства были вызваны жестокими действиями И.В. Сталина и его окружения и их социально-политическими и экономическими экспе¬риментами в стране.
К 1931 г. для руководства ОГПУ стала очевидной необходимость изме¬нить не только характер деятельности подразделений, но и получать от них конкретную информацию о результатах борьбы с антисоветскими проявлениями, не довольствуясь выводами в виде рассуждений, обобще¬ний или перечисления примеров для пользователей из высших эшелонов власти. Работа ИНФО в том виде, в котором она существовала в 20-е го¬ды, стала как бы ненужной и ее было предложено реформировать.
Такая задача была поставлена перед Административно-организацион¬ным управлением ОГПУ, которое ведало организационно-кадровыми и штатными вопросами. Реорганизация началась с Секретного отдела ОГПУ: 25 января 1931 г. приказом № 44/23 произведено укрупнение от¬делений. Вместо восьми были созданы четыре отделения, причем вопросы, имевшие определенное отношение к сельским проблемам, к деревне, были сосредоточены в 3-м отделении; в его функцию входило наблюдение за антисоветскими партиями (ТКП, эсеры и народные социалисты), кулац¬кими группировками, включая т.н. кулацко-шовинистические и национа¬листические организации типа «Союзов освобождения» Украины и Бело¬руссии (СВУ и СВБ), а также вопросы борьбы с кулацким террором; опе¬ративного обслуживания институтов, центров и учреждений, кооператив¬ных и кредитных организаций, колхозов и совхозов; контроль за выпус¬ком крестьянской литературы (Наркомзем, Совхозцентр, Колхозцентр, Животноводсоюз, Трактороцентр, сельхозвузы). Отмечалось, что вопроса¬ми сельхозкооперации занимались 6-е отделение ИПФО и 8-е отделение ЭКУ. Такой параллелизм мог привести «к значительным прорывам в ра¬боте», особенно на местах15. То же 6-е отделение, созданное в составе ИНФО приказом ОГПУ от 9 ноября 1930 г. № 371/172 в составе семи че¬ловек16, выполняло функцию информационного обеспечения центральных учреждений.
В ИНФО сбор информации о деревне концентрировался прежде всего в 1-м отделении, где осуществлялась обработка сводок и других докумен¬тов, поступавших из полномочных представительств ОГПУ. Здесь обсуж¬дались сведения о политическом состоянии деревни, о настроениях среди крестьянства, о ходе выполнения на местах постановлений ЦК ВКП(б) и советского правительства по деревне, работа низового советского аппарата и кооперации на селе.
51
Подписаться на:
Комментарии к сообщению (Atom)
Комментариев нет:
Отправить комментарий